Так рассуждает литературное мещанство, пытаясь опорочить творчество Тукая в глазах общества. Тем, кому досталось от поэта, шли на все, лишь бы ему отомстить: клеветали, пытались поссорить с товарищами.
Презрением к завистникам и лицемерам, к подлости и беспринципности дышат многие стихи Тукая:
Обложили с четырех сторон меня лгуны,И не видно мне ни солнца, ни луны.
В стихотворении «Враги» он пишет:
Много змей кругом, на счастье зарятся они,Извиваясь, проклиная, мпе отсчитывают дни.Мало, что охвачен мраком дом, где жизнь влачит поэт, —Беспокоит их, что ясный надо мною веет свет.Что ни враг, в пяту он жалит и не судит выше ног,Все во мне разул плохое, доброты ж понять не смог.
Особенно часто, пытаясь доказать поэтическую несостоятельность Тукая, враги называли его переводчиком. За этим, с позволения сказать, обвинением кроется куда больше, чем может показаться на первый взгляд. Ему вменяют в вину, что он с любовью переводит именно русских поэтов. Спекулируя на национальных чувствах, враги Тукая пытались изобразить любовь Тукая к передовой русской культуре неуважением к сяоей нации, представить как измену национальным интересам, стремлением «продаться русским». Но Тукай и Амирхан умели различать светлое и темное, прогрессивное и реакционное в русском обществе.
В рецензии на повесть М. Гафури «Дети-сироты» Амирхап критикует автора за то, что тот «ставит на одну доску русскую нацию и бюрократию». Тукай высмеивал таких деятелей в России, как Пуришкевич, Трепов, Дорошевич, и открыто выражал симпатии великим сынам русского народа, не обращая внимания на попытки обвинить его в национальной измене, продолжал переводить произведения классиков, опираться на их опыт.
К травле поэта не замедлила присоединиться и охранка. Еще в 1908 году агент по кличке Персии направил своему начальнику донос, в котором докладывал: «Имею честь представить вам печатную брошюру со стихами, популярными среди учеников. Стихи эти враждебного содержания против правительства и вообще русских людей читаются учениками медресе открыто». Облыжно обвиняя Тукая в русофобстве, шпик имел в виду его сборник стихов, вышедший в 1907 году в издательстве «Шараф».
Постоянным притеснениям цензуры подвергался и сатирический журнал «Яшен». Не было помера, чтобы в охранку не поступали доносы благонамеренных «доброхотов». Преследования властей и финансовые затруднения привели к тому, что, сверкнув в последний раз в июне 1909 года, «Яшен» угас. Тукай лишился своего любимого детища.
После призывной комиссии Тукай предпочитал не показываться докторам. Но как-то раз, почувствовав себя совсем плохо, решил обратиться — впервые в жизни — к помощи медицины. Ему не повезло: медик, к которому, по несчастью, обратился поэт, очевидно, встречал людей по одежке. Не имея понятия о том, кто его пациент, врач не стал затруднять себя внимательным осмотром и поставил диагноз, предвещавший долгий и мучительный конец.
Этого оказалось достаточным, чтобы затравленный, оглушенный новой бедою поэт, вернувшись в гостиницу, заперся у себя в номере. «Слова доктора, — рассказывал он впоследствии одному из Друзей, — решили для меня все. Ночь напролет я был как дурной... Раз семьдесят хотел наложить на себя руки... Но не хватало сил. Исчезла надежда, испортилась кровь, во мне не осталось ее ни капли, чтобы согреть других, чтобы согреться самому, раз нет больше надежды на жизнь, все пропало. Тогда я решил встать на путь медленного самоубийства».
Это случилось, по всей вероятности, в конце марта 1910 года. Какое-то время поэт сознательно отказывался от регулярного сна, еды, словом, медленно убивал себя.
Но уже 15 апреля 1910 года в газете «Юлдуз» появилось стихотворение Тукая «Самоубийце», которое заканчивалось словами:
Лечь в могилу?.. До чего ж ты бестолков!Кинув шапку, не спасешься от волков.
Поэт явно начал преодолевать кризис. А написанное в споре с самим собой стихотворение стало весьма актуальным, поскольку самоубийства приняли в те годы характер эпидемии.
Жизнь мало-помалу брала свое. В тот же день, когда было опубликовано стихотворение «Самоубийце», Тукай отправился в клуб «Шарык» читать лекцию о народном творчестве: раз объявление сделано и афиши расклеены, как тут откажешься? Обещана издателям новая книга, получен аванс, и надо его отработать.
Чувство ответственности перед людьми, перед своим народом поддерживает его в самые трудные дни.
Новый сатирический журнал «Ялт-юлт», который начал выпускать в Казани с марта 1910 года Ахмет Урман-циев, открывает перед поэтом новые возможности.
«Когда я утвердился в мысли о необходимости для нации сатирического журнала, — писал Урманчиев, — то первым человеком, с которым я посоветовался, был Тукай. Он отнесся к делу с большим вниманием и поддержал меня активней, чем я мог предполагать».
Во втором номере журнала Тукай опубликовал юмористическую миниатюру «Покойный «Яшен». «Когда «Яшен» испускал дух, — пишет автор, — я находился у его изголовья. Заботясь, чтоб он не ушел из жизни без божьего слова, пытался заставить его произнести молитву. Но услышал в ответ бессвязное бормотание: «Я. Шин... Мим...» И вот теперь, когда родился «Ялт-юлт», автор понял, что хотел сказать покойный: «Мин яшим, мин улмим» (то есть: «Я живу, я не умру»).
Есть сатирический журнал, будет жить и Тукай. И все же написано им в апреле — мае 1910 года немного. Да и качество написанного оставляет желать лучшего. Душа еще полумертва, он не владеет рукой и пишет лишь оттого, что новый журнал требует пищи.
О внутренней борьбе, которая шла в душе Тукая, свидетельствуют два стихотворения — «Отчаяние» и «Вступающим в жизнь». Они напечатаны в мае 1910 года в газете «Юлдуз». В первом поэт взьиает:
Скорее плоть докинь, душа, и в небо улетал опять!Глухой реакции пора вернулась в этот край опять.Жизни цель — упорный труд высокий,Лень, безделье — худшие пороки.Пред народом долг свой исполняя,Сей добро — вот жизни цель святая!Путь добра — вот счастье и отрада,И другого мне пути не надо.
Кажется, будто спорят два голоса в его душе. И этот второй голос звучит все громче и громче.
Поэт медленно расправляет плечи. Его сатирические стихи, эпиграммы, фельетоны в журнале «Ялт-юлт» становятся все острей, все актуальней и опять начинают сверкать разноцветьем поэтических красок.
В небольшом по размеру фельетоне «Философские слова» достается и издателям Каримовым, и писателям, засоряющим книжный рынок всякой дребеденью под крики о «пользе нации», и плагиаторам из журнала «Шуро», и X. Максуди, который, мало что смысля в языкознании, счел себя ученым-филологом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
