— Юрию Долгорукому, основателю…
— Тогда почему бы нам не переименовать Москву в город Долгорукий? Не торопись с ответом, — Иосиф Виссарионович жестом остановил собеседника. — Потому, Лаврентий, что тебе от этого нет никакой выгоды.
— Но…
— Помолчи и послушай. Москва — это символ, это объединяющий центр, вокруг которого сплотились народы нашей страны. Название ее неизменно и бессмертно, как бессмертен сам город. Не как мы с тобой… Что-нибудь одно, Лаврентий: или ты недооцениваешь значение Москвы, или опять, как с прыганьем в пустой бассейн, сознательно хочешь скомпрометировать товарища Сталина и ту идею, которой мы служим.
— Хотел сделать полезное и приятное… А массы поддержат.
— Люди могут смолчать, но наш авторитет будет подмочен. Изрядно подмочен. Ми-и никогда не допустим таких глупостей.
Отказ прозвучал, но Берия остался доволен: еще раз продемонстрировал всем свою преданность вождю и заботу о его возвеличивании. Сумел использовать юбилей.
На торжественном заседании в Большом театре в честь семидесятилетия случилась неприятность, испортившая Иосифу Виссарионовичу настроение. Все было хорошо, празднично: букеты, улыбки, музыка. Руководители партии и правительства, наши и иностранные гости степенно и чинно занимали места в президиуме. Иосиф Виссарионович оглядел сцену и вдруг нахмурился. Недоумение промелькнуло на лице. Шевельнул пальцами правой руки — призывающий жест. Из-за кулис появился Власик, склонившись к уху Сталина что-то произнес. Иосиф Виссарионович встал и ушел со сцены. Зал замер в тревожном ожидании. Через несколько минут Сталин вернулся и все облегченно вздохнули. Торжество продолжалось по программе.
А случилось вот что. За столом президиума не оказалось одного из самых надежных соратников вождя — Андрея Андреевича Андреева, место которого было возле Иосифа Виссарионовича. В отличие от других присутствующих, Сталин сразу заметил это и выяснил причину. Оказалось, что у Андрея Андреевича приступ — спазм сосудов головного мозга, он потерял сознание. На Сталина это подействовало угнетающе: почему приступ случился именно сейчас, в торжественный момент? Андрей Андреевич на полтора десятка лет моложе, на здоровье, кроме слуха, не жаловался. Опять чьи-то происки: не могут ударить непосредственно по Сталину, но выбивают его друзей?!
Покинул Большой театр до окончания концерта. Проходя через фойе, увидел свой бюст на красивой подставке, обрамленный цветами. Проворчал: «Этот здесь, а кого нужно не привезли».
Увы, даже не гнев, а старческое брюзжание, лишенное логики.
Вскорости, когда не стало Иосифа Виссарионовича, обнаружился среди его бумаг лист со стихотворением, написанным по-грузински, и тут же перевод. Последнее четверостишие было помечено красным карандашом. Острый сталинский почерк: «Это любимая песня царя Георгия Лаши».
И жизнь, как птица, улетит,Ища далеких теплых стран,А там, где прежде жили мы,Из пепла вырастет бурьян.
Задумывался, значит, о вечном.
17
Итак, 21 декабря 1949 года наша страна и наши друзья за рубежом торжественно отметили семидесятилетие Иосифа Виссарионовича Сталина. Были праздничные собрания и заседания, банкеты и застолья, речи и здравицы. Со всех концов Советского Союза и даже со всех концов мира поступали самые разнообразные подарки от коллективов и отдельных лиц, от коммунистов и капиталистов, от политических партий и государственных деятелей, по достоинству ценивших способности и свершения Сталина. А сам Иосиф Виссарионович держался в тени, будто и не его чествовали. К подаркам был равнодушен, осматривал лишь самые уникальные: их потом вместе с остальными дарами, иногда очень ценными, отправляли в государственный фонд, в музей, на специальную выставку.
Равнодушие Сталина не было притворным, не являлось ханжеством или «показухой». Подарки, восхваления, славословие мало трогали его, во всяком случае, гораздо меньше, чем при шестидесятилетней годовщине. Все это уже было. Когда-то радовало, теперь утомляло. К тому же имелась и еще одна важная причина, которую я сейчас не спеша постараюсь раскрыть.
Семидесятилетний юбилей — это не только возрастной, но и резкий психологический рубеж, по крайней мере, для нормальных мужчин. Полсотни лет для такого мужчины — возраст безущербный как в трудовой деятельности, так и в личной жизни. На шестидесятой ступени человек начинает сдавать, но еще полноценно работает и бодрится: какие наши годы! Шестьдесят девять тоже вроде ничего. А вот цифра семьдесят сразу обрушивает на психику тяжелый груз, который начинает определять не только настроение, но и физическое состояние. Восьмой десяток — это много, как бы ты ни хорохорился: лимит почти исчерпан, вышел на финишную прямую. Актуальным становится четверостишие:
Страсть была, и был задор,Сотрясались спальни,А теперь его приборПревратился в чайник.
Если не ошибаюсь, это от Козьмы Пруткова, непосредственно от Алексея Константиновича Толстого, у которого немало подобных частушечных творений, почти скабрезных, но по сути своей жизненно-точных. Чего уж там: есть время обниматься и время уклоняться от объятий. Тем более что Сталин был на год старше, даже более чем на год старше официально отмечаемого возраста, в юбилейные дни ему шел уже семьдесят второй год. То есть трудный рубеж был уже пройден — со всеми вытекающими последствиями.
Дело в том, что Иосиф Джугашвили появился на белый свет не 21 декабря 1879 года по новому стилю, а 6 декабря 1878 года по старому стилю. О чем имеется запись в метрической книге Успенской соборной церкви села Гори Тифлисской губернии. Эта же дата наличествует и в свидетельстве о том, что вышеназванный Джугашвили в 1894 году окончил духовное училище — с отличными, кстати, оценками. И лишь в начале нашего XX века в документах Джугашвили-Сталина появилась новая, общеизвестная теперь, дата.
На мой вопрос, как это случилось, Иосиф Виссарионович ответил не очень охотно и не очень определенно. Чиновники, дескать, где-то напутали, а он не стал связываться, возражать… Может, разумею, не придал значения, а может, в его интересах это было. Заметались старые следы революционера Джугашвили, появился новый человек — Сталин. Да и откажет ли себе поживший мужчина, заглядывающийся на юных девиц, в том, чтобы его считали моложе! Какой-никакой, а козырь, к примеру, перед красивой гимназисткой Надей Аллилуевой. Вот и сделался Иосиф Сталин на год и несколько дней моложе, чем Сосо Джугашвили. Новая дата прочно утвердилась в его биографии. О другой дате знали — и каменно молчали — лишь несколько человек. Сам по себе факт особого общественного значения не имел, но все же лучше, если вождь во всех проявлениях монолитен и безупречен.
Как мы уже говорили, Иосиф Виссарионович не был оголтелым атеистом, не поощрял преследования церковнослужителей, разрушения храмов, хотя и не вступался решительно за них, не желая идти против ленинской линии, которую последовательно вели Троцкий, Зиновьев, Каганович, Мехлис, Хрущев… Ссориться с соратниками, терять сотоварищей не хотел, да и не очень-то и удобно было ему, едва не ставшему священником, защищать церковь. С кем тогда он? Лишь во время войны и особенно после нее преодолел Иосиф Виссарионович такое состояние, начал активно сотрудничать с носителями веры, оберегая их от преследования, советуя сохранять и восстанавливать храмы.
Ощущение Бога всевышнего и всемогущего никогда не оставляло Сталина, хотя и хранилось в потаенных глубинах души. Знал, что мать его Екатерина Георгиевна, женщина истово верующая, при жизни неустанно молилась за сына, обращаясь прежде всего к пресвятой деве Марии-заступнице. И горячо обещала: после смерти, за вечной чертой, неотступно будет просить матерь Божью не оставить заботой чадо свое. Сам Сталин считал день Успения Богородицы своим свято очищающим днем для исповеди и покаяния хотя бы перед собственной совестью.
Успение составляло неотъемлемую частицу его существования, постоянно присутствуя в нем, напоминая о себе. От рождения до гроба и даже потом. И крестили-то его в Успенской церкви села Гори, и страной правил он тридцать лет из Москвы, находясь под сенью, под покровом Успенского собора, и силы свои восстанавливал на загородном Успенском шоссе, где любил прогуливаться и размышлять, где жили его дети, близкие ему люди, в том числе и я. Ну а после кончины Иосифа Виссарионовича — вот эта книга.
Осознавая и ощущая Высшую разумно-творящую господствующую силу, Сталин все отступления от истинной Христианской веры считал мракобесием и шарлатанством. Не гневался, но не упускал случая посмеяться над наукообразными ухищрениями и домыслами! Особенно забавляли его сочинения звездочетов-астрологов, предсказателей, составителей гороскопов, все «изыскания» которых относительно самого Иосифа Виссарионовича были изначально обречены на полный провал, так как «обсчитывали» его астрологи, исходя не из истинной, а из случайной даты рождения. Первичная точка была неверна, но никто из толкователей и предсказателей не догадывался об этом. Безнадежно запутал их Сталин, сам не желая того.
