— Отбой! — сказал Фудзита. — Руководителю полетов подать рапорт о причинах аварии, потерях среди личного состава и повреждениях матчасти. Штурман! Курс?
— Два-три-три, господин адмирал.
— Добро! Поднять сигнал: «Курс два-три-три, скорость шестнадцать, следовать в стандартном ордере охранения». — Он произнес эти же слова в переговорную трубу, добавив: — Ходовая вахта, боевая готовность номер два.
В считанные минуты авианосец и эскортные эсминцы изменили курс и скорость. Брент прятал бинокль в прикрепленный к ветрозащитному экрану футляр, когда посыльный вручил адмиралу радиограмму. Старик стал читать, хмурясь все сильней. Потом вздрагивающим от сдерживаемой ярости голосом он произнес:
— Арабы убили всех, кто был на борту того «Дугласа», который забрал Розенкранца и доставил его в Сергеевку. Облили бензином и подожгли. Тридцать один человек сгорел заживо.
Послышались гневные возгласы.
— Господин адмирал, — сказал, шагнув вперед, Окума, — вы сказали, что они могут простоять в порту около суток?
— Вполне вероятно.
— Господин адмирал, когда же мы отомстим?
— Если боги будут к нам благосклонны — скоро. Очень скоро, подполковник Окума.
Тот вскинул к небу сжатый кулак:
— Чтобы обагрить свой меч их кровью, я пробьюсь через железную стену! — и, покосившись на Аллена, добавил: — Если на «Огайо» не спят.
— Не спят? — сердито переспросил тот.
— Да-да. Я знаю, что такое служба на лодке. Сплошное безделье. Залег на дно — и спи. Истинные мужчины — здесь. Они сражаются!
— Вам бы, подполковник, попробовать хоть разок, каково там спится, — едва сдерживаясь, ответил адмирал. — Хоть разок.
— Захочу выспаться — переведусь в подводники, — отрезал Окума.
…Телефонный звонок нарушил дремоту Нормана Вила. Сняв трубку, он услышал голос дежурного офицера, Ларри Мартина:
— Командир, арабы выкатились из Владивостока проворней, чем Годзилла налетел на Токио.
— Поиск локаторами ведут?
— Ведут, сэр, но при этом еще играют в гандбол пустыми жестянками из-под горючего.
— Боевая тревога!
К тому времени, когда он прошел в ЦКП, сто сорок два человека его экипажа, подгоняемые вспыхивающими лампами и почти беззвучной бранью старшин, уже стояли по местам по боевому расписанию. Занял свое место за пультом ГАСа и он. «Машинное отделение к бою готово, торпедные аппараты к бою готовы, РЛС РЭБ к бою готова…» — ввинчивались в ухо доклады старшего помощника.
— Есть… Есть… — повторял он. — Барр, глубина погружения?
— Тридцать восемь фатомов, сэр.
— Курс? Скорость? Место?
— Сорок футов, сэр, курс ноль-девять-ноль, скорость — три. Семь миль от выходного буя, пеленг ноль-два-семь.
— Лево на борт, держать ноль-два-семь.
Рулевой, сидевший за пультом управления, отрепетовал команду и переложил штурвал влево, поглядывая на свой дисплей.
— Есть, сэр!
— Прямо руль! Стоп машина! Акустик!
— Есть акустик! Сэр, слышу шумы тех самых эсминцев.
— А транспорты?
— Трудно сказать, сэр. Идут в строю кильватера, шумы гребных винтов смешиваются… — Он подался вперед, всматриваясь в дисплей и прижимая к уху наушник. — Есть! Поймал! Тяжелые винты, работают на малых оборотах.
— Как только лидер пройдет выходной буй, скажешь.
— Так… Так… Так… Он совсем рядом… — Пейн постукивал сжатым кулаком по панели, словно отсчитывал секунды. — Есть! Пеленг взят!
— Четырнадцать ноль-ноль, — сказал Вил, вскинув голову к часам на переборке.
— Ура! — вскричал Мартин. — Плакали ваши денежки. Другой раз не будете спорить!..
— Достопочтенный лейтенант Мартин, — с преувеличенной учтивостью сказал Вил, — если вы не возражаете, мы, с вашего разрешения, продолжим…
— Виноват, сэр!
— Перископ поднять! — РЭБ показал, что в широком диапазоне работают четыре радара: два береговых и два судовых. Вил приказал боцману Эшворту: — Поисковый перископ — на ноль-ноль-ноль. Акустик! Доложить, когда замыкающий минует выходной буй!
— Прошел, сэр! Они в фарватере!
На несколько минут на центральном посту стало тихо. Потом постепенно начали нарастать шум винтов и писк ГАСа. Больше всего Норману Вилу хотелось сейчас положить «Огайо» на дно, отключить все, кроме систем жизнеобеспечения, и затаиться за термоклином. Но выход арабского конвоя надо было увидеть — увидеть своими глазами. Он стиснул зубы.
— Последний прошел, сэр! Держат курс один-девять-ноль, скорость четырнадцать. Разминутся с нами в четырех тысячах ярдов по левому борту.
— Добро. Перископ поднять! — Шесть секунд наблюдения показали: два эскортных эсминца класса «Джиринг» вели два тихоходных транспорта — «Эль-Хамру» и «Мабрук». — Убрать! Старший помощник! Радио в штаб флота! Доложить состав конвоя, курс, скорость, координаты на время обнаружения.
— Есть, сэр! BRT—1 или ТАКАМО?
Вил на мгновение задумался. Радиобуй BRT можно было оставить за кормой лодки с тем, чтобы он передал записанную на кассету информацию, дав «Огайо» уйти, хоть и недалеко. Система ТАКАМО позволяет в тысячные доли секунды передать кодированный сигнал на радиосвязной «Локхид-Констеллейшн», барражирующий над западной частью Тихого океана с буксируемой антенной. Норман Вил поднял голову. Пожалуй, это лучше. Шум винтов стихал. Звуки постепенно удалялись, ГАС почти совсем не было слышно.
— Акустик! Ну, что там конвой?
— Держат курс один-девять-ноль, скорость четырнадцать, дальность последнего — семь, пеленг два-ноль-ноль.
— Добро. Старпом, приготовиться к передаче! Только ТАКАМО.
— Есть, сэр.
— Боцман, по моему сигналу поднять радиоантенну.
— Радист готов.
— Пошла антенна! — Вил махнул Эшворту, и в ту же минуту зажужжал мотор, выдвигая штырь.
На пульте управления вспыхнула зеленая лампочка, и оператор доложил:
— Готово, сэр!
— Передавать! — крикнул в ответ Вил, и почти мгновенно услышал доклад об окончании передачи. — Убрать! Малый вперед! Право руля!
И в эту минуту акустик Пейн выкрикнул слова, которых как огня боятся подводники:
— РГАБ! Я взял два пеленга на один-один-ноль и два-два-три, дальность две мили. Похоже на вертолет!
Вил поглядел на дисплей: две ломаные линии тянулись через середину экрана, а внизу плясали неровные ряды пятнышек, означая, что за лодкой началась охота, и вселяя леденящий страх в сто сорок два сердца. Вил отогнал его, спокойно спросив:
— Сколько до буев?
— Три мили, сэр.
— Проходим ноль-три-ноль, сэр, — доложил рулевой.
— Руль — прямо! Держать на ноль-четыре-ноль. Акустик! Взять истинный пеленг в створ!
— Один-четыре-ноль, сэр!
Норман сделал шаг назад, за перископы.
— Рулевой, право на борт! Держать один-четыре-ноль! Старпом, глубина?
— Сорок фатомов, сэр.
— Есть держать один-четыре-ноль!
Раздавшийся на центральном посту голос акустика Пейна ударил всех как удар тока:
— Сэр… По шумам корпуса и машин… Это — лодка! Пеленг ноль-два-ноль, дальность одиннадцать тысяч ярдов.
— Пейн, ты уверен?
— Сэр, я проверил по каталогу. Это «Виктор-два»! Пеленг постоянный, приближается на большой скорости.
— Добро, — сказал командир и сам удивился тому, как спокойно звучит его голос.
Дело было скверное. «Виктор-два» водоизмещением пять тысяч тонн была многоцелевой ударной субмариной — лучшей на советском флоте. Оснащенная могучими гидроакустическими радарами последнего поколения, вооруженная самонаводящимися торпедами, она специально предназначалась для уничтожения подводных баллистических ракетоносцев. И — как будто мало было ее одной — над головой еще висел русский вертолет. Было совершенно ясно, что «Виктор» давно выслеживал их, много дней неподвижно лежал на дне, подкарауливая «Огайо», ожидая, когда она шевельнется, выйдет на связь, обнаружит себя. Норман не раз встречался с русскими лодками, выслеживал их и сам становился их дичью: они играли с русскими подводниками в войну, как дети, только игрушки у них были не детские. Но теперь все было иначе: теперь это была не компьютерная игра, которую он однажды проиграл и три раза выиграл, «потопив» три русские лодки. Но никогда еще не была она так близко, никогда не вела себя так агрессивно, да и «Огайо» не забиралась так далеко в русские воды. Лодка представляла несравненно большую опасность, чем вертолет. Что ж, сейчас, по крайней мере, надо сократить до минимума акустический силуэт — стать к русским носом.
— Право на борт! Держать один-шесть-ноль!
— Есть держать один-шесть-ноль.
— Командир, русские постоянно ведут акустический поиск! И продувают цистерны!
Ах, даже так? Ну, значит, игры в самом деле кончились. Норман почувствовал в горле комок — ни проглотить, ни выплюнуть, — но все же сумел спокойно сказать:
