возразил Собакевич.
«Не знаю, как вам дать, я не взял с собою денег. Да, вот, десять рублей есть».
«Что ж десять! Дайте, по крайней мере, хоть пятьдесят!»
Чичиков стал было отговариваться, что нет; но Собакевич так сказал утвердительно, что у него есть деньги, что он вынул еще бумажку, сказавши:
«Пожалуй, вот вам еще пятнадцать, итого двадцать пять. Пожалуйте только расписочку».
«Да на что ж вам расписка?»
«Всё, знаете, лучше расписочку. Неровен час, всё может случиться».
«Хорошо, дайте же сюда деньги!»
«На что ж деньги? У меня вот они в руке! как только напишете расписку, в ту же минуту их возьмете».
«Да позвольте, как же мне писать расписку? прежде нужно видеть деньги».
Чичиков выпустил из рук бумажки Собакевичу, который, приблизившись к столу и накрывши их пальцами левой руки, другою написал на лоскутке бумаги, что задаток двадцать пять рублей государственными ассигнациями за проданные ревизские души получил сполна. Написавши записку, он пересмотрел еще раз ассигнации.
«Бумажка-то старенькая!» произнес он, рассматривая одну из них на свете: «немножко разорвана, ну да между приятелями нечего на это глядеть».
«Кулак, кулак!» подумал про себя Чичиков: «да еще и бестия в придачу!»
— Бумажка-то старенькая! Немножко разорвана, ну да между приятелями нечего на это глядеть.
«А женского пола не хотите?»
«Нет, благодарю».
«Я бы недорого и взял. Для знакомства по рублику за штуку».
«Нет, в женском поле не нуждаюсь».
«Ну, когда не нуждаетесь, так нечего и говорить. На вкусы нет закона: кто любит попа, а кто попадью, говорит пословица».
«Еще я хотел вас попросить, чтобы эта сделка осталась между нами», говорил Чичиков прощаясь.
«Да уж само собою разумеется. Третьего сюда нечего мешать; что по искренности происходит между короткими друзьями, то должно остаться во взаимной их дружбе. Прощайте! Благодарю, что посетили; прошу и вперед не забывать: коли выберется свободный часик, приезжайте пообедать, время провести. Может быть, опять случится услужить чем-нибудь друг другу».
«Да, как бы не так!» думал про себя Чичиков, садясь в бричку. «По два с полтиною содрал за мертвую душу, чортов кулак!»
Он был недоволен поведением Собакевича. Все-таки, как бы то ни было, человек знакомый, и у губернатора и у полицеймейстера видались, а поступил как бы совершенно чужой, за дрянь взял деньги! Когда бричка выехала со двора, он оглянулся назад и увидел, что Собакевич всё еще стоял на крыльце и, как казалось, приглядывался, желая знать, куда гость поедет.
«Подлец, до сих пор еще стоит!» проговорил он сквозь зубы и велел Селифану, поворотивши к крестьянским избам, отъехать таким образом, чтобы нельзя было видеть экипажа со стороны господского двора. Ему хотелось заехать к Плюшкину, у которого, по словам Собакевича, люди умирали, как мухи, но не хотелось, чтобы Собакевич знал про это. Когда бричка уже была на конце деревни, он подозвал к себе первого мужика, который, поднявши где-то на дороге претолстое бревно, тащил его на плече, подобно неутомимому муравью, к себе в избу.
«Эй, борода! а как проехать отсюда к Плюшкину, так, чтоб не мимо господского дома?»
Мужик, казалось, затруднился таким вопросом.
«Что ж, не знаешь?»
«Нет, барин, не знаю».
— Эй, борода! а как проехать отсюда к Плюшкину, так чтоб не мимо господского дома? Мужик, казалось, затруднился сим вопросом.
— Что ж, не знаешь?
— Нет, барин, не знаю.
— Эх, ты! А и седым волосом еще подернуло! скрягу Плюшкина не знаешь, того, что плохо кормит людей?
— А, заплатанной, заплатанной! — вскрикнул мужик
«Эх ты! А и седым волосом еще подернуло! скрягу Плюшкина не знаешь, того, что плохо кормит людей?»
«А! заплатанной, заплатанной!» вскрикнул мужик. Было им прибавлено и существительное к слову заплатанной, очень удачное, но не употребительное в светском разговоре, а потому мы его пропустим. Впрочем, можно догадываться, что оно выражено было очень метко, потому что Чичиков, хотя мужик давно уже пропал из виду и много уехали вперед,
