пригласили в сегодняшнюю Пруссию для помощи в христианизации язычников-литовцев. Очень странное совпадение: в 1242 году Александр Невский громит немецких рыцарей на льду Чудского озера, а за шесть лет до этого – в 1236 году – князь Конрад Мазовецкий приглашает тех же рыцарей в тогдашнюю Польщу, отдает им Кульскую и Прусскую землю для того, «чтобы ввести там хорошие обычаи и законы для упрочнения веры и установления благополучного мира между жителями». Польша не заботится о море, не заботится о торговле, не заботится о промышленности, все это сдается в аренду немцам – и именно они строят и Штеттин (польское Щитно), и Данциг (польский Гданьск), и Кенигсберг (польский Кролевец), совершенно автоматически отрезывая Польшу от моря и от всего, что с морем связано.
4. Свое внимание Польша устремила на восток – и в этом направлении ее доминанта демонстрирует поистине незавидную настойчивость. Первое занятие Киева поляками случилось в 1069 году – в Киев ворвался князь Болеслав Храбрый и с трудом ушел оттуда живьем: жители, по словам летописца, избивали поляков «отай», т. е. организовали партизанскую войну. Столетия подряд такие же попытки повторяли Сапеги и Вишневецкие. Почти девятьсот лет после Болеслава точно такую же попытку и с точно такими же результатами повторил – вероятно, уже совсем в последний раз – Иосиф Пилсудский. Было ли это идиотизмом во времена Болеслава? Трудно сказать. Но во времена Пилсудского это было идиотизмом уже совершенно очевидным: ни при каких мыслимых комбинациях политических судеб Польша не имела никакой возможности нажиться ни за счет России, ни за счет Германии, ни за счет двухсотмиллионного соседа на востоке, ни за счет восьмидесятимиллионного на западе. Но в 1943 году польское правительство, уже сидевшее в эмиграции, снова повторило традиционное требование – Польша от моря до моря – т. е. от Риги до Одессы.
Польша потерпела поражение – и во времена Болеслава, и во времена Вишневецкого, и во времена Пилсудского. Болеслав обошелся сравнительно дешево – была уничтожена польская армия. Вишневецкие обошлись дороже: они, истощив Польшу, подготовили почву для разделов. После страшных поражений в польско-украинской войне 1640-х годов и присоединения Украины к Москве – Польша уже никогда не поднималась до настоящей самостоятельности; полвека спустя Петр делал там что хотел. Пилсудский, предав Деникина и спасши советскую власть, создал самую важную внешнеполитическую предпосылку войны 1939 года…
5. Польша забросила море и тянулась на восток в поисках крепостных душ для шляхты и католических душ – для ксендзов. И в Киеве, и в Риге, и в Вильне Польша тысячу лет подряд – при Радзивиллах, Сапегах, Вишневецких и Пилсудских – вела всегда одну и ту же политику: подавление и закрепощение всего нешляхетского и некатолического. Польша, по крайней мере в течение последних лет пятисот, вела политику профессионального самоубийства и, как показала история, вела ее довольно успешно. И совершенно очевидно, что как Вишневецкий в семнадцатом веке, так и Пилсудский в двадцатом, – выражали не самих себя, со всеми своими личными качествами, а доминанту своей страны. Им всем, от Болеслава до Пилсудского, казалось, что они действуют вполне логично, разумно и патриотично, – иначе бы они все, или, по крайней мере, хоть кто-нибудь из них, действовали бы по-другому. Но иначе не действовал никто: доминанта.
Откуда она взялась? Ближайшее объяснение будет лежать в католичестве. Но тогда возникает следующий вопрос: почему именно в Польше удержалось католичество, разгромленное и в северной Германии, и в Скандинавии и остановленное на пороге России? На этот вопрос ответа у меня нет. Ко всей трагической судьбе Польши и католичество приложило свою страшную руку: при Пилсудском, в сущности, совершенно так же, как и при Вишневецких: все иноверцы, диссиденты, в особенности православные, казнями и пытками загонялись в лоно католической Церкви, сжигались православные храмы (за два года перед Второй мировой войной их было сожжено около восьмисот), и в восточных окраинах возникала лютая ненависть против тройных насильников: насильников над нацией, экономикой и религией. И создавая вот этакую психологическую атмосферу, Польша при Сапегах, Радзивиллах и Вишневецких пыталась опираться на казачьи войска, а в 1939 году послала против германской армии корпуса, сформированные из западноукраинского крестьянства: корпуса воевать не стали.
«Домашний старый спор», о котором когда-то писал Пушкин, сейчас решен окончательно. Русское море не иссякло – его не удалось иссушить ни большевикам, ни Гитлеру. Польша, как и следовало ожидать, при минимальной затрате умственных способностей оказалась расплющенной. И если Россия – даже и при большевиках – сумела ликвидировать немецкий «Drang nach Osten», то о польской «миссии на востоке» и говорить нечего. Если Россия сумела справиться с такою несомненно первосортной Европой, какою она, Европа, являлась и при наполеоновском «новом порядке», и при гитлеровском, то совсем уже третьесортное европейское захолустье Польши – никакой угрозы для нас больше не представляет. И сейчас мы, больше чем когда бы то ни было, можем позволить себе роскошь полного беспристрастия. Может быть, и сочувствия: трагическая и окровавленная судьба этой несчастной страны, которая, как выразился Энгельс, «никогда, ничего кроме воинственных глупостей не делала», – может вызвать всякие чувства, но и сострадание в том числе. Может быть, даже и нечто вроде признательности: если бы Польша не была католической, то восточноевропейская империя была бы, конечно, польской, а не русской: для этого Польше одно время было вполне достаточно отказаться от шляхетско-ксендзовской политики на Украине – и «Польша от моря до моря» была бы обеспечена. При ее тогдашнем техническом превосходстве – это было бы вполне достаточной базой для стройки империи. Но от Болеслава до Мосьциского (последний президент Польши) страна вела все одну и ту же политику упорно, настойчиво, фанатично и самоубийственно – безо всякой оглядки на элементарнейший человеческий здравый смысл… Польская поговорка не без некоторой гордости утверждает, что Польша стоит беспорядком: Polska nierzгdem stoi.
Русская народная словесность снабжает существительное «поляк» эпитетом «безмозглый». Немецкая пословица говорит о «польском хозяйстве» – «Polnische Wirtschaft», это битье посуды на ярмарках за недорогую плату: вот посуда перебита, кажется, вся, до последнего черепка.
Но похороненный под кучею окровавленных обломков, откуда-то из Англии, жалобно, но упорно стонет загробный голос эмигрантского правительства Польши: «Польша от моря до моря», то есть Польша с Литвой, Латвией и Украиной. В Варшаве в январе 1940 года – когда в городе не было ни топлива, ни хлеба, местами не было и воды, когда немцы вылавливали польскую интеллигенцию, как зайцев на облаве и отсылали ее на гибель в концлагеря, когда над страной повисла угроза полного физического истребления и когда безумные рестораны столицы
