Париса всегда донимали, чтобы он меня приструнил, особенно его мать. Но когда бы он ни собрался увещевать меня или умолять, чтобы я вела себя полюбезнее, я поднимала его на смех и принималась перечислять все то, что мне пришлось вытерпеть от других. Поэтому я и видела Париса все реже и реже.
Ранней зимой троянский двор впервые охватило беспокойство. Прошел слух, что ахейцы покинули берег и совершают набеги на побережье Малой Азии то там, то здесь, круша города, находившиеся на дальнем расстоянии друг от друга. Но когда на берег послали вооруженные до зубов отряды, они обнаружили ахейцев на том же самом месте, готовых выйти за укрепления и дать бой. Шла зима, а разговоры о набегах возникали снова и снова. Один за другим союзники Приама извещали его, что не смогут сдержать обещаний прислать весной армию. Их собственные земли были под угрозой. Тарс, тот, который находится в Киликии, был сожжен, его жители перебиты или проданы в рабство; поля и пастбища на пятьдесят лиг вокруг сожжены, зерно погружено на ахейские корабли, скот забит и закопчен для ахейских желудков в киликийских коптильнях, храмы лишились своих сокровищ, дворец царя Этиона разграблен. Потом пострадала Мизия. Лесбос послал Мизии помощь и был атакован следующим. Термы сровняли с землей; лесбосцы зализывали раны и спрашивали себя, не выгоднее ли было бы вспомнить свое родство с Элладой и выступить на стороне Агамемнона. Потом, когда пали Приена и Милет в Карии, паника усилилась. Даже Сарпедон с Главком, два царя на одном троне, были вынуждены оставаться дома, в Ликии.
Мы получали новости о каждом новом ударе весьма неожиданным способом. Глашатай ахейцев вставал напротив Скейских ворот и выкрикивал сообщение для Приама сторожевому на западной смотровой башне. Он говорил, какой город взят, сколько жителей убито, сколько женщин и детей продано в рабство, называл цену награбленного и количество унесенного зерна.
И он всегда заканчивал сообщение одними и теми же словами:
— Скажи Приаму, царю Трои, что меня прислал Ахилл, сын Пелея!
Троянцы боялись упоминать это имя — Ахилл. Весной Приаму пришлось молча мириться с присутствием ахейского лагеря, ни один из союзников не прислал ни воинов, чтобы пополнить ряды его армии, ни денег, чтобы купить наемников у хеттов, в Ассирии или Вавилоне. Троянскую же казну следовало сохранить в неприкосновенности: теперь пошлины за проход через Геллеспонт собирали ахейцы.
И на троянские сердца, и на троянские дома легла серая пелена. И раз я была единственной ахеянкой в крепости, все, от Приама до Гекабы, расспрашивали меня о том, кто такой этот Ахилл. Я рассказала им все, что мне удалось вспомнить, но, когда я прибавила, что он всего лишь юноша, пусть и славного рода, они мне не поверили.
Время шло, и страх перед Ахиллом становился все сильнее; от одного упоминания этого имени Приам бледнел. Не боялся его только Гектор. Он сгорал от желания повстречаться с Ахиллом. Каждый раз, когда к Скейским воротам приходил глашатай ахейцев, его глаза загорались, а рука искала кинжал. Эта встреча стала для него таким наваждением, что он приносил жертвы на каждом алтаре, умоляя богов дать ему шанс убить Ахилла. Когда же он в очередной раз донимал меня расспросами, то отказывался верить моим ответам.
Осенью на второй год Гектор потерял терпение и начал упрашивать отца разрешить ему вывести троянскую армию за городские стены.
Приам уставился на него, словно его наследник сошел с ума.
— Нет, Гектор.
— Мой господин, наши разведчики донесли, что ахейцы оставили на берегу меньше половины своего войска! Мы разобьем их! И тогда армии Ахилла придется вернуться к Трое! И мы разобьем и его!
— Или будем разбиты сами.
— Мой господин, у нас больше воинов!
— Я в это не верю.
Сжав кулаки, Гектор приводил все новые доводы, убеждая запуганного старика в своей правоте.
— Тогда, мой господин, разреши мне пойти в Лирнесс за Энеем. Если к нашим воинам добавить дарданских, то мы превзойдем числом Агамемнона!
— Энею нет дела до наших бед.
— Меня Эней послушает, отец.
Приам выпрямился, разгневанный.
— Разрешить своему сыну и наследнику о чем-то просить у дарданцев? Гектор, ты потерял рассудок! Я скорее умру, чем пойду на поклон к Энею!
И в этот самый момент я увидела его самого. Эней только что вошел в тронный зал, но успел услышать разговор на помосте. Уголки его рта поползли вниз; он переводил непроницаемый взгляд с Гектора на Приама. Потом он повернулся и вышел, прежде чем его заметит кто-нибудь важный — я важной не была!
— Мой господин, — в голосе Гектора звучало отчаяние, — ты не можешь заставить нас вечно скрываться за этими стенами! Ахейцы намерены превратить наших союзников в пепел! Наше богатство тает, ведь привычных доходов у нас больше нет, а закупка провизии обходится все дороже. Если ты не позволяешь вывести за стены всю армию, то позволь хотя бы делать набеги малым числом, чтобы заставить их прекратить наглые походы к нашим стенам и оскорблять нас!
Приам заколебался. Он уронил подбородок на руку и надолго задумался. Потом он со вздохом сказал:
— Хорошо. Начинай обучать воинов. Если ты убедишь меня в том, что этот план неглуп, будь по-твоему.
Гектор просиял:
— Мы не разочаруем тебя, мой господин.
— Надеюсь, — устало ответил Приам.
Кто-то из присутствовавших в тронном зале рассмеялся. Я удивленно оглянулась по сторонам: надо же, а я-то думала, что Парис снова куда-то исчез. Но нет, он был здесь, хохотал как безумный. Лицо Гектора потемнело, он шагнул вниз с помоста и протиснулся сквозь толпу.
— Что тебя так развеселило, Парис?
Мой муж немного пришел в себя и обхватил Гектора за плечи.
— Ты, Гектор, ты! Хлопочешь о сражениях, когда у тебя дома такая милая жена. Как ты можешь предпочитать войну женщинам?
— Я, — уверенно отвечал Гектор, — мужчина, Парис, а не смазливый мальчишка.
Я окаменела. Мой муж был не просто глупцом, он был трусом. О, какое унижение! Чувствуя на себе презрительные взгляды, я вышла вон.
Мы с Парисом — двое смазливых глупцов. Я променяла трон, свободу, детей — почему же я так мало по ним скучала? — на жизнь в тюрьме со смазливым глупцом, который к тому же был трусом. Почему я так мало по ним скучала? Ответ был прост. Они принадлежали Менелаю, а где-то в глубине моего сознания Менелай, наши дети и Парис слились в одно ненавистное мне целое. Есть ли для женщины худшая доля, чем знать, что ни один мужчина в ее жизни ее не достоин?
Нуждаясь в свежем воздухе, я вышла во двор за своими покоями и принялась ходить взад-вперед, пока боль не утихла. Потом, быстро повернувшись, я с размаху налетела на человека, шедшего в противоположную сторону. Мы инстинктивно вытянули руки вперед; на мгновение он задержался, с любопытством глядя мне в лицо; в его темных глазах сверкали искорки гнева.
— Ты, должно быть, Елена.
— А ты — Эней.
— Да.
— Ты нечасто приходишь в Трою, — сказала я, с удовольствием на него глядя.
— Ты можешь сказать, зачем мне приходить чаще?
Притворяться не стоило. Я улыбнулась:
— Нет.
— Мне нравится твоя улыбка, но ты злишься. Почему?
— Это мое дело.
— Поссорилась с Парисом?
— Вовсе нет. — Я покачала головой. — Поссориться с Парисом так же трудно, как схватить ртуть.
— Ты права.
И он принялся ласкать мою левую грудь.
— Какая интересная мода — выставлять их напоказ. Они воспламеняют мужчин, Елена.
Мои ресницы опустились, утолки рта поползли вверх.
— Я буду это знать.
Мой голос прозвучал тише. В ожидании поцелуя я наклонилась к нему, по-прежнему закрыв глаза. Но когда, ничего не почувствовав, я их открыла, то обнаружила, что он исчез.
Забыв про скуку, я направилась на очередной совет, намереваясь соблазнить Энея. Но его там не оказалось. Когда я осторожно спросила Гектора, куда делся его дарданский двоюродный брат, он ответил, что Эней ночью запряг лошадей и уехал домой.
Глава семнадцатая,
рассказанная Патроклом
Угрюмо прижавшись спиной к горам хеттов, государства Малой Азии зализывали свои раны. Они одинаково боялись и двинуться к Трое, и объединить свои силы где-нибудь в одном месте, ибо понятия не имели, куда мы, ахейцы, ударим в следующий раз. Мы нанесли им поражение, едва отправившись в свой первый поход: у нас были все преимущества, мы плыли вдоль побережья на таком расстоянии, чтобы нас невозможно было заметить с земли, предупреждая всякое их передвижение, — в краю речных долин, затерявшихся среди извилистых горных хребтов, пробираться между разрозненными поселениями было не так-то просто. Народы Малой Азии сообщались между собой по морю, а морем правили мы.
В первый год мы перехватили множество кораблей, везущих в Трою оружие и припасы, но как только посылавшие их поняли, что это было на руку ахейцам, а не троянцам, караваны ходить перестали. Мы слишком превосходили их числом; ни один из городов, разбросанных по длинному побережью, не мог выставить против нас силы, достаточные, чтобы победить нас в битве; городские стены не могли помешать нам врываться внутрь. За два года мы разграбили десять городов, от Тарса, который находится за Родосом, в Киликии, до городов Мизии и Лесбоса, неподалеку от Трои.
