Не верю, что он уходит.
Вскоре, когда Рома скрывается из виду, мы едем по домам. Друзья не разрешают мне остаться одной, и мы заваливаемся к Марку всей дружной компанией. И я им благодарна за это, иначе я бы сошла с ума одна. Так сильно скучаю по нему.
Так сильно его люблю! И непременно буду ждать! Все будет хорошо!
Эпилог
Аня
– Ну, где же ты Березов? – бормочу сама себе под нос, всматриваясь в туманную дымку горизонта.
Я приехала на пол часа раньше прибытия поезда. И сейчас уже была готова бежать по рельсам навстречу поезду. Невыносимо трудно было держать себя в руках.
Проходящие мимо люди, наверное, думали, что у меня не все в порядке. То я нервно притаптываю ногой, то тереблю непослушные длинные волосы, бесконечно проверяю время на часах и постоянно разговариваю сама с собой.
В принципе я не считала себя сумасшедшей. Ведь последний год был поистине самым тяжёлым для меня.
Все началось, с того, что по распределению Ромку отправили в самую-самую дальнюю точку на карте. Семь тысяч девятьсот восемнадцать километров – таково было расстояние между нами. Его отослали в какое-то село под Якутском. И это было катастрофически далеко. Почти пять суток езды на машине. А по деньгам нереально много.
Не знаю, по каким принципам распределяют ребят служить. Видимо, чем дальше от родного города, тем лучше. Наверняка, чтобы родственники уж точно не смогли навестить военнослужащего.
Конечно, я не смогла приезжать к нему. И первые два месяца мы общались через письма. Телефоны у них забрали в первую же неделю. У всех до единого. Какой-то парень провинился, и из-за него наказали всю часть. Рома не мог мне писать каждый день и тем более звонить.
В письмах он сообщал, что с ним все хорошо. И что он бесконечно меня любит и скорее хочет вернуться ко мне. Про трудности Рома ничего мне не сообщал. Скорее всего нарочно, чтобы меня не расстраивать.
Правда рассказывал иногда истории. Например, один парень сбежал из армии и теперь его ждёт строгое наказание. Уж не знаю, чего именно. Возможно даже военная колония.
А ещё рассказывал то, что многие, да почти все закурили в армии. Там часто были перекуры. А кто не курит – тот отжимается. Таково было правило. И ребята, чтобы не отжиматься, потому как это было физически очень тяжело, начинали курить. Но Ромка мой держался. Отжимался, но не курил.
После двух месяцев ужасной скуки, слез и одиночества я решилась на отчаянный шаг. Я поехала к родителям Ромы с серьезным разговором за пазухой.
Надежда Андреевна встретила меня с радостью и выслушала мою просьбу.
Я, прошерстив разные статьи из интернета, узнала, что иногда служащих переводят в другие части. Но для этого надо иметь какие-либо основания для перевода. Либо связи, либо ещё что-то.
Так вот, с этой просьбой я и обратилась к родителям Ромки.
Мама и папа долго слушали меня и обещали подумать над моим предложением.
Не знаю, что произошло. Или родители смягчились и решили сжалиться надо мной? Или видели мое плачевное состояние на тот момент. Ведь я расплакалась прямо у них дома. И не специально, а просто так получилось. Я безумно скучала по их сыну и сильно переживала за него. Или же им тоже стало жалко Рому?
Но вскоре Надежда Андреевна позвонила мне и сообщила, что Рому перевели в другую часть в Подмосковье. А ещё то, что к нему можно будет приехать. Только нужно заранее позвонить в часть и уточнить в какое время возможны посещения.
Счастью моему не было предела. Я скакала весь день и благодарила бога, за то, что у меня все получилось.
Тем же днём я отпросилась со всех лекций, отпросилась у мамы и поехала за билетами и провизией на целую роту солдат. Благодаря Роме я уже знала, что «со своими» там принято делиться.
В одном из писем он рассказал про парня, который хрумкал ночью печенье и ни с кем не поделился. Мало того, что он пронес его в саму часть – что категорически запрещено. Так он ещё и слопал все один.
Так вот. Старшина его засек и поднял всю роту. В итоге мальчишки не спали всю ночь. То приседали, то отжимались.
Ромка вообще говорил, что их буквально изнуряют физической нагрузкой. И хоть он был не хлюпиком, но порой и ему приходилось трудно.
Наша первая встреча была невероятной, нереальной, незабываемой. Мне сразу бросилось в глаза, что Ромка изменился.
Взгляд был серьезный, плечи стали ещё шире, а руки сильнее. Он так сильно сжал меня в объятьях, что я даже пискнула.
Долго сидеть нам не разрешили. Но я была благодарна каждой минуте, проведенной рядом с ним. А как долго мы целовались? Ромка не мог меня отпустить, а в конце я снова разревелась у него на плече.
Спустя два месяца я вновь навещала его. На этот раз Рома был более радостным и бодрым. Сказал, что часть ему эта больше нравится. Рома поблагодарил меня за мой поступок.
Со всеми ребятами удалось легко найти общий язык. А еще Роме удалось занять такую позицию, в которой максимально не трогают. Хотя было сложно уловить эту грань. Он сдружился с парнями, и они держались вместе. Так было легче.
И конечно Рома признавался в любви. Бесконечно долго повторял, как заклинание, что любит меня.
И это придавало мне сил держаться более-менее бодрячком и ждать, ждать, ждать.
Больше мне не удалось приехать. Не разрешили. Зато незадолго до дембеля к нему приезжал старший брат. Он был проездом в Москве и заезжал к Роме. Он привёз ему новый телефон. И мы с Ромой стали общаться каждый день.
* * *
Я слышу звуки поезда. Мое сердце подскакивает в груди и начинает стучать все сильнее и сильнее. Кажется, оно даже бьёт в такт звукам колес. Смотрю вдаль. Смотрю, смотрю, смотрю. И наконец-то вижу фары и грозную железную кабину.
Фух. Можно выдохнуть. Скоро я увижу Ромку и уж теперь то, точно никуда его не отпущу.
Медленно, будто нарочно лениво поезд притормаживает и ещё долго длинной змеёй извивается по железной дороге. Останавливается.
Некстати поднимается ветер и поднимает пыль с дороги, заставляя зажмурить глаза. Что за погода такая? И где мой Рома?
Спокойно, но с громким стуком, открываются двери, и люди, будто сонные уставшие мухи, выбираются по очереди на улицу. Кто с
