она описала высокого блондинистого мужика лет сорока с молодёжной стрижкой. Ну? Напоминает тебе хоть кого-то?
– Блядь.
– Хуйло он, а не блядь. Погнали.
Выйдя из машины, Карл подходит к стоя́щим рядом с геликом Алисе и Марго:
– Не рефлексировать, впереди меня не лезть, советов не давать. Ясно?
Те кивают, и мы отправляемся стройной шеренгой, слажено и дружно, к нужной точке на карте. На весь путь уходит минут пятнадцать, и я чувствую, как от напряжения болит моя челюсть.
Если бы я умел молиться, то провёл время с пользой: попросил Бога о милости, потребовал помощи, но проще всё-таки надеяться на самого себя и тех людей, кто оказался рядом.
Нужный дом не приходится долго искать – я понимаю, что мы на месте, когда Карл напрягает спину, становясь похожим на манекен. А когда из-за лысого дерева появляется рыжий мужик с чёрной повязкой на глазу, что-то внутри щёлкает: добрались.
Улица пустынна, в окнах нужного дома горит слабый свет. Рыжий мужик представляется Роджером, жмёт мне руку и сухо кивает. После отводит Карла в сторону, а мы с Марго и Алисой прячемся за чужим гаражом.
– Это Родик, – поясняет Марго, а мы с Алисой закуриваем. – Практически брат Карла. Они как попугайчики-неразлучники, жить друг без друга не могут.
– Роджер – отличный парень, – подтверждает Алиса и делает глубокую затяжку. – Господи, никогда ведь не курила толком!
С досады выкидывает сигарету и с остервенением втаптывает её в грязный снег.
Возвращается Карл, и время ускоряет свой бег. Последующие события, словно снежный ком несутся будто бы с горы, наслаиваются друг на друга.
Кажется, что из ниоткуда стягиваются, видимо, друзья Карла и, стараясь не отсвечивать, рассеиваются вдоль улицы.
Карл вскрывает ворота, Роджер остаётся сторожить нервных женщин, а я иду следом за Чёрным ангелом.
Попадаем в крошечный дворик, осматриваем его, но ничего подозрительного не замечаем.
Карл подходит к обитой дерматином двери советского образца – такие раньше были, считай, в каждом подъезде, – и, что-то сделав с замком, распахивает её. Мне неинтересны его методы, навыки и способности. Мне нужно найти Машу и поскорее.
Дверь распахивается, Карл достаёт из голенища сапога нож и делает шаг в тёмную прихожую.
Я следом, и через несколько невыносимо тягучих моментов, когда кажется, что уже ничего хорошего нас не ждёт, мы попадаем в просторную комнату, в которой витает запах старости и лекарств.
– Твою мать, – выдыхает Карл, а я, не раздумывая, кулаком разбиваю нос удивлённого Самохина.
И только одна мысль меня спасает от убийства и статьи: мы нашли Машу и она жива.
Главное, никого не убить, кружится в голове, когда я снова бью Самохина по морде. Заношу кулак ещё раз с одним желанием добить его уже окончательно, чтобы никому не посмел больше жизнь испортить, но в самый последний миг нахожу силы – где только? – и отбрасываю себя назад. Буквально отрываюсь от Самохина, отшатываюсь, словно он заразный, и наклонившись, упираюсь руками в дрожащие колени. Надо подышать, надо привести мысли в порядок. Нужно успокоиться. Любой ценой.
Перед глазами мутная пелена и, кажется, даже носом кровь пошла. На губах солёная влага, я растираю её пальцами и смотрю на них внимательно. Точно, кровь.
– Серёга, спокойно! – командует Карл, и его окрик, полный злого предупреждения, окончательно приводит в себя. – Не бери на душу грех.
Я киваю, хотя тело слушается меня слабо, а Карл подходит к отползающему в сторону Самохину, загоняет того в угол, и когда тому некуда уже отсупать, а за спиной только стена в грязных обоях, присаживается на корточки и принимается играть с ножом. Просто играет, совершенно им не угрожает, но Евгеша, кажется, сейчас обоссытся.
– Я прирезал бы тебя, как свинью. Но, слава богу, есть возможность сделать так, чтобы ты до конца жизни, падла, гнил в самой дальней колонии на строгаче. Убить тебя – самое простое. Потому живи и помни мою доброту. А когда будешь выхаркивать туберкулёзные лёгкие и писать на волю слезливые малявы, тоже вспоминай. Подонок.
И прикладывает Самохина башкой о стену, чем вырубает наглухо.
Обвожу маленькую, забитую хламом комнату взглядом, нахожу перепуганные глаза Маши и делаю к ней шаг. Она не отшатывается, только выше натягивает дырявый клетчатый плед. В глазах ужас, но мне пытается улыбнуться. Щёки мокрые, она трясётся, точно листочек на ветру, такая худенькая и несчастная.
– Сергей Владимирович, – всхлипывает и с каждой секундой она дрожит всё сильнее. – Мне плохо, помогите. Я умираю, кажется.
Она запрокидывает голову, как-то странно хрипит, а у меня немеют ноги, руки и мозг одновременно. Мать его, я убью этого подонка. Что он с ребёнком сделал? Своим, блядь, ребёнком.
– Накачал её снотворным, – выносит экспертное мнение Карл. – Знать бы ещё, сколько дал…
Самохин валяется на полу мешком с дерьмом, а во мне столько злости, что хочется отнять нож у Карла и вскрыть подонку горло. Дети – мать его, святое. Голова кругом идёт, когда думаю, что Евгеша мог так надругаться над собственной дочерью.
На все эти мысли уходит несколько мгновений, а руки, словно бы в отрыве от башки, кутают Машу в пальто. Мне и без него сейчас жарко, а девочке нужен комфорт и тепло.
Карл набирает какой-то номер, сообщает, что скоро к ним привезут пациентку, и я подхватываю Машу на руки. Она лёгкая, точно пушинка, хоть выше и крупнее матери. Или в моей крови так много адреналина?
– Сейчас, девочка, сейчас, – говорю с ней, но кажется, что сам с собой. Но хоть хрипеть перестала и дышит спокойнее.
Входная дверь хлопает, в комнату вваливаются наши встревоженные женщины, за их спинами маячит рыжий приятель Карла, и через несколько мгновений в крошечном домике яблоку негде упасть. Я протискиваюсь наружу, не обращая ни на кого внимания, за мной следом мчится Алиса, Марго за ней, и вскоре мы оказываемся на улице.
– В машину, – командует Карл, и я замечаю, что кто-то уже подогнал гелик прямо к воротам. – Быстро, адрес вбиваю.
Марго распахивает заднюю дверцу. Первой впрыгивает Алиса, а я осторожно укладываю
