Мужчина из розыска, которого Еничек назвал поручиком, с печальной усмешкой добавил:
— Жена дала мне вчера с собой десять картофельных оладьев, мое любимое кушанье. Он их тоже слопал вместе с полиэтиленовым пакетом.
Хотя на наших лицах изображалось возмущение ненасытностью Тондиного пса, но внутри у нас все сотрясалось от хохота. Алена душила приступ смеха тем, что щипала меня за спину, Ивана покусывала костяшку пальца, а Станда, как всегда, когда хотел сохранить серьезность, сосредоточенно раскуривал сигарету.
Счастливое выражение на Тондиной физиономии сменилось виноватым.
В его объятиях резвилась, блаженствуя, Толстая торпеда, а поручик притворно хмурился.
— Но… — пытался что-то высказать Толстый волк. — Но… значит… если… я, вероятно, должен буду заплатить, да?
Поручик замялся и дотронулся подушечкой указательного пальца до кончика носа.
— Как скажет начальник, — ответил он.
— А может, сделаем так: я бы натер картошки, а Ивана испекла бы вам оладьи? — осторожно спросил Тонда.
— Почему же нет, вполне пойдет, — согласился поручик, — но как быть с нашими дежурными? У них съедено больше, чем у меня.
— А может, и они тоже взяли бы лепешек, а? — размышлял Тонда. — Если бы мы послали им — ну, скажем… Как вы сами думаете, сколько?
Работники службы госбезопасности переглянулись и запрокинули головы.
— Десять? — прикинул первый.
— Пятнадцать, — сказал ротмистр Еничек. — И это, если не учитывать тридцати кусочков сахара.
— Тогда, значит, двадцать, — внес поправку поручик. — Так мы возместим и секретаршины убытки.
Тонда опустил Толстую торпеду на землю, вытер тыльной стороной ладони вспотевший нос и повернулся к замку.
— Тогда… тогда я сейчас же иду тереть картошку, — грустно сказал он.
Только за Тондой закрылись двери, двор огласился взрывом хохота. Алена повалилась на траву и как помешанная стала молотить по ней руками, Станда с Иваной стояли обнявшись и хохотали, уткнувшись друг другу в плечо, Мишка паясничал перед Толстой торпедой, а стражи порядка покатывались со смеху. Только профессор Гибш делал вид, что это его не касается, а когда веселье улеглось, тихо сказал:
— Удивляюсь, как вы можете так подшучивать над этим пареньком. Он честный добряк и не заслуживает такого отношения. А вы… — Он обращался ко мне, Алене и Мишке. — Если вы настоящие друзья, то не дадите ему одному крутиться на кухне и придете на помощь.
Как вы думаете, мы пошли? Пошли, только не сразу, потому что сперва хотели узнать, найдется ли портрет Тициана, а потом уже пошли.
И без всяких отговорок.
25. Счастливого пути, графы!
«Уважаемый пан инженер, — писал Станде профессор Никодим, — я не думал, что задержусь в Берлине. Обстоятельства сложились так, что мое пребывание здесь затягивается почти на месяц (обнаружилось несколько картин, увезенных нацистами во время войны), а вы, насколько мне известно, оставляете замок первого августа. Должен вам заранее сообщить, что во время своего пребывания в замке я неожиданно нашел исключительную ценность — портрет пятнадцатого столетия работы итальянского мастера Тициана Вечеллио. Мне не хотелось поднимать лишнего шума, пока его подлинность не удостоверит один мой коллега, хотя сам я почти уверен, что это подлинник. Когда меня отозвали в Прагу, я спрятал картину, потому что не хотел везти с собой в автобусе такую ценную вещь. Не сердитесь, что я вам ничего не сказал о своей находке, но я боялся, что эта новость получит огласку, в замок заберутся какие-нибудь жулики и прибавят вам забот. Но теперь я не вижу другого выхода и поэтому уведомляю вас, что портрет Тициана спрятан за рыцарем в раме, который висит в коридоре замка. (Надеюсь, он еще там!) Будьте так добры, передайте портрет моему заместителю профессору Гибшу, который уж решит, что с ним делать дальше. Приветствую Вас, Ивану и всю Вашу молодежь, которой, наверное, не терпится вернуться домой. Желаю вам хорошо провести остаток каникул.
Никодим».
Поручик с шумом выдохнул и набрал в легкие побольше свежего воздуха.
— Это ничего, что бумага так воняет, зато ее содержимое благоухает тысячами гвоздик.
— Вы уже смотрели? Тициан там, за рыцарем? — спросил ротмистр Еничек.
Станда развел руками:
— Когда же мне? Только и разговоров, что про Толстую торпеду и ее прожорливость.
— Про кого? — изумился поручик.
— Так ребята прозвали этого барбоса, — объяснил Станда.
— Ха-ха, Толстая торпеда! — засмеялся поручик и бросил взгляд на Тондиного пса. — Метко сказано, что правда, то правда. Но пойдемте заглянем под этого рыцаря. Держите кулаки, а то как бы опять не вышел конфуз.
Вскоре мы убедились, что профессор Никодим был прав. Никакого конфуза не получилось, потому что за изображением рыцаря в латах, обрамленного толстой позолоченной рамой, действительно находилась картина поменьше, представлявшая собой портрет старого мужчины с бородой.
В приподнятом настроении все отправились в нашу гостиную, профессор Гибш внимательно осмотрел полотно через лупу и дал ожидаемое заключение эксперта: несомненно, перед нами работа итальянского художника Тициана Вечеллио.
— Это означает, что барышня Томашкова и пан Кроц ни в чем не замешаны, — заключила Ивана, и под ее рукой зашипела первая порция картофельных лепешек.
— Ну, без небольшой нотации, наверное, не обойтись, — сказал поручик. — Маленький обман — все равно обман, даже если они никому не хотели причинить вреда. Профессор Никодим, по-видимому, не пришел бы в восторг от своей внучки.
— Мы замолвим за них словечко, — предложила Алена. — Правда, мальчики, мы напишем профессору, чтобы… — Вдруг она замолчала.
— Ну-ну, — подбадривал ее ротмистр Еничек, и Быстроножка покраснела, как помидорчик. — Чтобы что? — приставал милиционер.
— Чтобы они могли пожениться, — выпалила Алена, сделавшись пунцовой.
— Да? — удивился пан Еничек. — А откуда вы знаете, что профессор мешает им пожениться?
— Но ведь барышня Томашкова и пан… — сыпалось из Быстроножки.
Но Станда не дал ей договорить.
— Я рассказал ребятам, почему внучка профессора выдавала себя за реставраторшу, — поспешил вставить он, догадавшись, что во время допроса мы подслушивали под окном.
Ротмистр слегка улыбнулся, погрозил нам пальцем, но ничего не сказал. Когда вся лепешечная затея подошла к концу и мы дули на стертые кончики пальцев, милиционер еще раз подошел к нам.
— Чуть не забыл — наш начальник просил вам передать, что он приглашает вас пятого августа поехать на десять дней в лагерь отдыха, организованный для детей в Татрах. Вы получите и письменное уведомление, но уже и так можете считать, что это премия за вашу помощь по спасению народного достояния. Что вы на это скажете?
Мы ничего не сказали. Мы загалдели. Пол в гостиной содрогался от наших радостных прыжков, поручик и его спутник заткнули уши мизинцами, а Станда взвыл:
— Тихо, черти полосатые, вы же топаете, как стадо буйволов!
Одного ротмистра Еничека наш восторг не вывел из себя. Он спокойно дождался, пока мы успокоимся, и подал Нам руку.
— Я с вами не прощаюсь, — сказал он. — Мы еще не раз встретимся в Градиште. Но если на следующей неделе не увидимся, желаю вам хорошо провести время в Татрах. Счастливого пути, графы!
Потом все блюстители порядка получили от Иваны по пакетику свежеподжаренных оладышков, уселись в машину и выехали из ворот замка. Наша компания бежала следом и махала руками. Когда машина набрала скорость, мы вернулись во двор замка и направились к купальне.
Вода была прозрачная и теплая, так что не устояли даже Станда с Иваной.
Только Толстая торпеда неподвижно лежала в траве. И спала.
Примечания
1
На помощь! (нем.)
2
Господи помилуй! (нем.)
3
Пресвятая богородица! (итал.)
4
Да (нем.)
5
Но пожалуйста (нем.)
6
Один пустяк (нем.)
7
Итак (нем.)
8
В Германию (нем.)
9
Мне (нем.)
10
Жвачка (нем.)
11
Но нет (нем.)
12
В Германии (нем.)
