Отчет за день
Перевод Л. Цывьяна
Когда думаешь ты: под небом высокимна прозрачных воздушных страницахон стихи пишет строчка за строчкой. —
Я блаженно земли увлажненной касаюсь,словно эту клубнику сажаю в перегной вчерашних печалейсвет на листьях трепещет, как хвост трясогузки…
Мой приятель, садовник босой, обернулноги первыми крупными листьями тыквы и свищет,будто иволгу держит за хвост.
Только вот отдышусь — и распустится сразу сирень,тонкий запах фиалок дозреет до вкуса клубники,уже скоро смогу я нарвать молодого горошка…
Знаешь:я каждый деньпод небом высокимпишу по стиху,нет — сажаю цветы.
Ах, сирень под порывами ветракистями лиловых соцветий воздух, как краску, мешает.
Майская ночь
Перевод С. Кирсанова
Меня из сна взметнуло на поверхность яви,как долгий вздох, огромный и ничей.Звезда горела над руинами Варшавы,как памятник, всех выше, всех нежней.
Дышали травы, воскрешенные печалью,и звук едва-едва был слышен мне:для нас, которые их смерть перемолчали,пел соловей наперекор их тишине.
Сестра
Перевод Д. Самойлова
Доверил мир ту узость радуги, начальность чувства,Безмерно расширяющим егоКратчайшим формуламИскусства,Встающего во мне, помимо воли,Подобно бунтуПламени и боли.
(Оно буквально из того огня, который сжегв пастушеском костремою двухлетнюю сестренку Юлию,родившуюся ранее меня.)
Доверил мир не для того, чтобы поколебать,Для разрушенья или для спасенья?
Мечислав Яструн
{65}
Лодзь
Перевод М. Зенкевича
О весенней облаве крысинойОбъявляет плакат, грязен сток,И лазури осколочек синийПеребросил на запад восток.
Вдоль домов, как крысиная стая,Пробегает тайком полумрак,И нахмурились тучи, глотаяЛиловатый фабричный мышьяк.
Зелень чахлая серого сквераИ фонарь в переулке глухом.За решеткой в саду, как пещера,Неуютный под готику дом.
Колоннада дворца и бессильныйВзлет ступеней… Кулисы иль сон?Фиолетовый отблеск красильниВ сточный ров, словно труп, погружен.
Здесь могла бы бесшумно спуститьсяЛеди Макбет. Кровь с рук не отмыть!Стонет ветер, дым едкий кустится,Мостовая — как пустошь средь тьмы.
Здесь бы мог пред толпой театральнойДоиграть свою роль до концаСам Шекспир и за стеклами спальниКануть очерком светлым лица.
Вот купцов именитых гробницы —Словно вексель на жизнь и на смерть.В нише нищая ночь приютится,До зари ей дрожать и терпеть.
Все качаются тени бессильноНа заборе, а рядом с ним тут —Словно древние парки в прядильнеБесконечные нити прядут.
Каждый камень заплеван чахоткой,Расползается дым, словно мор.В трубах, в башнях, в громоздкости четкойОчертания замков иль гор?
Здесь дрожат и машины и стены,Напрягаются своды, как лук.О пожаре завыли сирены,Слышен грохот, и топот, и стук.
Поэзия и правда
Перевод М. Живова
Поэзии должно, чтоб быть ей собою,С правдой немолчный вести разговор.А может, она неподдельной такоюВсегда и была с незапамятных пор?
Она не для тех, кто думать страшится,Кто видит лишь солнце, без облаков.Она фанфаронам не подчинится,Она не пойдет на приманки льстецов.
О ты, что глядишь на меня, сожалея,И судишь меня легковесно порой,Знай — лживое слово гнетет тяжелее,Стократ тяжелее плиты гробовой.
Увы, в неизменном твоем представленьеЯ ниже всех тех, кто предшествовал мне.Знай — каждое я подчиняю движеньеНесущей надежду бурливой волне.
Я знаю такую жестокую нежность,Которой людская взаимность чужда,И неукротимую знаю мятежность,И песню, что отзвук находит всегда.
История счет свой ведет неуклонно,Счет наших ошибок, деяний и слов,И это не иней на рамах оконныхИ не мимолетная тень облаков.
И скажет она: «Неотступно с тобоюЯ все эти долгие годы была,И я над твоей горевала судьбою,И драму души твоей я поняла.
Я знаю, какие жестокие раныТебе нанесла эта злая война.На смерть обреченный, ты снова воспрянул,А мысль до конца оставалась вольна.
Твой голос сперва не был слышен, но вскореПробился, прорвался и вышел из тьмы,И хлынул, как воды, прорвавшие горы,Будя и волнуя сердца и умы.
Порою блуждал ты, порой был виновен,Но чистое слово звучало, как гром,Проникнуто неистребимой любовью,Горя Ифигении ярким костром».
Посвящение
Перевод Б. Слуцкого
Если когда-нибудь способ откроюСловом сердца будоражить людские,Прежде всего опишу вас, герои,Чтобы все знали, вот вы какие:
Немногословные, скромные, честные,Не было в мире проще людей.Вас опишу, храбрецы неизвестные.Вы ведь стесняетесь славы своей.
Это был год сорок третий, а стужа —Жестче веревки, и суше, и туже.Я и сегодня, глаза лишь закрою,Тотчас вас вижу, зимы той герои.
Меж спекулянтов и трусов роенья,Меж равнодушных, никчемных, безвольных,Слышал я вашего сердца биенье,Слышал я грохот свершений подпольных.
Взрывом гранаты и выстрела вспышкойВы из могилы на свет выносилиГород, который застыл, как ледышка,И обучился законам насилья.
Новый закон краской на тротуарахВы написали тогда. Оттого-тоСлушала вас — вся в дыму и пожарах —Польша сорок четвертого года.
То, что историк прославит томами,То, что гранит монументов покроет,Ночью глухой в предрассветном туманеВы написали надеждой и кровью.
На Свентоянской, в извилинах Фрета —Где б ни сверкнуло восстания пламя,Всюду летала смерти комета,— Вам не воскреснуть! — смеялась над вами.
В каждом комке этой почвы кровавой,В перекореженной этой панели,Вы навсегда залегли под Варшавой,Тысячи смелых навек онемели.
Я, не способный стоять на котурнах,Произносить залихватские речи,Без ухищрений литературных,Павших за вольность — увековечу.
Забор
Перевод Д. Самойлова
Весной трещал, грозой продраен,Вдыхал туман под низким небом,Глухой, угрюмый жар окраинНаваливался ярым гневом.
В разгаре лето. Над заборомБунтуют листья и побеги.И вереницей едут в городУглем груженные телеги.
Шли каменщики в клубах пыли,Со сходки шли в тени ограды.Впотьмах от спички прикурили,Подставив спину звездопаду.
Шрифтом мостов, литым наборомПод гроздьями листвы нависшейВорчали буквы над заборомС дышащей мятежом афиши.
Ночь. Сад. Разнузданы планеты,И теней сонные завалы.Гляди! Безумец на штакетеГвоздем скоблит инициалы.
Был день шестидесятилетья.Черемуха цвела, как вьюга,От пенья птиц дрожали ветви,Пел дождь струной, звенящей туго.
Потом стреляли залпом. В раже«Убит!» кричали из колонны.И, пробивая стены вражьи,Пейзаж пылал под небосклоном.
Сказка
