— Там метров сорок будет примерно, — сказал Петр. — Камень висит прямо над зданием компрессорной.
— Камень большой? — спросил Руслан.
— Десять примерно на десять, на пять.
Все замолчали.
— Может, рвануть хорошенько, и он пройдет мимо? — Руслану нравились резкие варианты жизни.
— Ему там деваться некуда, — ответил Петя. — Он пойдет прямо на здание. И единственную дорогу перекроет. Там он держится на честном слове. А район у нас сейсмический. Потихоньку трясет почти каждый день.
Здесь взорвался Саша Цыплаков.
— Я не понимаю, почему обязательно мы? Там висит, тут горит, там прорвало… Ну и что? В конце концов, у нас есть службы специальные. Мы занимаемся спортом, мы участвуем в первенстве Советского Союза! Ключ перед нами!
Здесь Саша выхватил из портфеля кучу фотографий и бросил их на траву.
— Кто это все будет лезть? «Желтый пояс»? «Зеркало»? Где сам Сеня Чертынский сорвался! И вместо подготовки мы будем заниматься какой-то… лабудой! Почему обратились именно к нам?
— Они обратились ко мне, — тихо сказал Петя, — как к альпинисту. А я их направил в адрес команды, в которой я состою как запасной.
— Ну, спасибо, Петя, — в сердцах сказал Саша, — ты оказал большую услугу команде. Как запасной.
— Спокойно, моряки, — сказал Володя. — Конечно, все это не вовремя. У нас куча проблем… но отступать нам, кажется, некуда.
— Там люди могут погибнуть, — сказал Петя.
— Мы тоже можем погибнуть, из-за того что не подготовились к Горе! — мрачно сказал Саша.
— Сашка! — воскликнула Лида и сильно ударила Цыплакова по спине. — Дурак ты невозможный!
— Ну и тяжелая рука у тебя, — сказал Саша.
— А ты не каркай! — вставил Руслан.
Марат подошел к Володе и спросил его, заглядывая в глаза:
— Ты возьмешь меня с собой?
— Нет, — сказал Володя.
Замечательным утром, солнечным и ясным, Володя и Лида шли по красивой аллее, в глубине которой виднелось двухэтажное белое здание.
— Это ты мне звонил на работу? — спросила Лида.
— Когда?
— Позавчера.
— Я.
— Я как раз улетала в санрейс.
— Что-нибудь серьезное было?
— Острая сердечная недостаточность.
Лида сказала это многозначительно, слишком многозначительно. Но Володя промолчал.
— Ты звонил, я тебе была нужна? — продолжала она.
— Сашка мне помог.
— Жалко, что это было такое дело, в котором мог помочь тебе Сашка, а не я.
Володя остановился.
— Лид, — сказал он, — у нас с тобой был договор.
— Да, да, — сказала Лида, — извини… Вон и Сашка, — добавила она с деланным оживлением, разглядев в конце аллеи спешившего Цыплакова.
По случаю субботы он был в спортивном костюме, шел пританцовывая.
…Они увидели Сеню издали и, когда увидели, напряглись, разговор сник. Он сидел на скамейке в самом конце аллеи и, сощурив близорукие глаза, смотрел на них. Было рано, и совсем немного больных в байковых пижамах и халатах мелким шагом устремлялись к процедурному корпусу. Узнав приближавшихся к нему, Сеня Чертынский встал, морщась от боли, и, опираясь на палку, нетвердо пошел навстречу.
— Стойте, стойте! — кричал он. — Я сам к вам подойду!
Володя, Саша и Лида остановились и смотрели, как Сеня, борясь с неуверенностью в шагах и пытаясь одновременно скрыть эту неуверенность, приближался к ним.
Первой не выдержала Лида, она подбежала к Семену и обняла его.
— Черт! — сказала она. — Это немыслимо. Я сама врач, но все это… Ты — гений!
— Это еще что! — гордо воскликнул Сеня. Он был страшно возбужден, глаза блестели. — Смотрите!
Сеня, опираясь о палку, стал медленно приседать. Тут страх промелькнул на его лице, неуверенная улыбка погасла, и неизвестно, чем бы этот опыт закончился, если бы Володя резко не подоспел. Сеня повис у него на руках, встал.
— Не вышло, — печально сказал он. — А в палате два раза приседал.
— Это потрясающе! — сказала Лида. — Я ведь видела твой рентген… Тогда кто-то пошутил: «Кузнечик коленками назад». Я думала, коляска на всю жизнь. В лучшем случае. Чтобы так разработать лавсановые связки…
— Как родные, — сказал Сеня. — Я их уже полюбил.
И он погладил свои колени.
— Сеня! — как бы между прочим сказал Володя. — А мы ведь на Ключ собрались.
Сначала Сеня ухмыльнулся и, кажется, хотел что-то сострить, но через секунду помрачнел. Понял, зачем пришли.
— Поздравляю, — сказал он.
— А что так? — спросил Володя. — Думаешь, не пройдем?
— Я «зеркало» не прошел. «Желтый пояс» пролез. Там метров семьдесят и порода мягкая, как речной песок. Взяться не за что, все гниль. Но пролез. А на «зеркале» у меня было четыре попытки. Погода была идеальная, сухо. Я был в прекрасной форме. Кто будет лезть «зеркало»? Конечно, Саша?
— Да, — сказал Саша. — Наверно, я.
— Тогда я тебе, Саша, дам совет от чистого сердца: если с первого раза «зеркало» не пройдешь, второй раз не пытайся.
— Почему? — резко и вдруг недобро спросил Саша.
— Потому что я не хочу присутствовать на твоих похоронах, — ответил Сеня, повернулся и, не прощаясь, пошел к больнице, опираясь на палку.
— Я, между прочим, не собираюсь помирать! — крикнул ему вслед Саша, но Сеня не обратил никакого внимания на эту фразу.
Он уходил от них, стоявших группой, и даже со спины было видно, что с ним сделал этот год, это пятимесячное лежание, а потом пятимесячное обучение тела. В его столь недавно легких и сильных ногах мышцы и сухожилия съежились, похудели, сморщились, а иных вовсе нет — заменены Бог знает чем, не своим… Он был, конечно, тем же самым Сеней Чертынским по альпинистской кличке Черт, тем же самым, только немного другим, потому что он уже знал то, чего они трое не знали. Видать — видали, но со стороны. А он-то уже знал и видел свою собственную смерть. В секунды срыва, в целых сто лет полета его ожгла тогда мысль: не падение, не травма, не невезуха — смерть! Он боролся с ней. Он, как и Миша Хергиани, боролся до последнего мига и сумел, как и Миша, перевернуться в воздухе, чтобы грохнуться о камни не головой. Ногами. Но Миша падал долго. Да, долго. Сеня — коротко. Это был страшный, плотный звук, когда тебя всего припечатывает о что-то не плоское и твердое. И дикое, удивительно нелепое ощущение неповиновения собственного тела. А боль — боль потом, да и не главное это, не главное. Боль — это сладкое возвращение оттуда. И ежедневный вид иглы, через которую извергается в воздух серебряным фонтанчиком что-то, что сейчас же разбежится сладкой тревогой по твоим венам… и всякие слезы… цветы в стакане… фрукты, засыхающие у стопки чужих книг на тумбочке, — все это уже, моряки, не важно, все это потом.
Сеня уходил, сказав свое слово, и никто не решился его остановить. Но внезапно он наткнулся на какую-то мысль, пошатнулся, палка с резиновым наконечником уперлась в трещину в старом асфальте больничного двора. Сеня обернулся, посмотрел, криво усмехнулся, будто гнев проглотил.
— Я ничего не хочу накаркать, — сказал он. — Я вообще считаю, что «зеркало» могут в нашей стране пройти два человека — я и ты. Ну и еще, конечно, Миша Хергиани. Но Миша давно погиб, а мне «зеркало» подарило лавсановые связки. Так что давай двигай. Пуля — дура, штык — молодец!
Саша выслушал все это, как родитель выслушивает капризного ребенка.
— Где ты сорвался? — спросил он.
— Увидишь! — ответил Сеня. — Мимо не пройдешь. Ребята! — обратился он к Лиде и Володе. — Извините, у нас промежсобойчик.
Сеня, обняв Сашу за плечо, отвел его в сторону.
— Я уже скоро год лежу здесь, — сказал он. — Я имел возможность подумать. Я этот год лежал и ждал, кто ко мне придет и скажет: «Черт, мы собрались на Ключ. Скажи, где ты сорвался». И я решил попросить этого человека, как бы там ни вышло у него на этом проклятом «зеркале», вернуться и сказать, что пройти его невозможно. Я думал, что это будешь ты, Саша, и я, как видишь, не ошибся.
— Я не понял, — сказал Саша. — Зачем это нужно?
— Ну, не затем, чтобы оправдать меня, уверяю тебя. Я хочу, чтобы за этой стеной укрепилась слава непроходимой. Вообще. Раз ее не прошел я и не прошел ты, значит, другим там делать нечего.
— Ну и что бы это дало?
— Это дало бы, Саша, очень хорошие результаты. Туда бы больше никто не ходил. Там бы не было несчастий. А если ты пролезешь ее, то за тобой пойдут другие.
— Но в этом и состоит дух альпинизма — преодолевать.
Сеня подумал немного над его словами, стоял, глядел в землю, будто искал слова в потресканном асфальте больничного двора.
— Знаешь, Саша, ты всегда был каким-то странным, — наконец сказал Семен. — Может быть, до тебя не сразу дошло? Может, ты еще подумаешь над моим предложением?
— Да, — жестко сказал Саша. — Я подумаю. На «зеркале».
