— Значит, завтра вечером, — с озорством заявил Дилейни, подняв бокал с бренди, — в пять.
Старбак провел весь следующий день в муках от дурных предчувствий. Он не посмел рассказать Вашингтону Фалконеру о том, из-за чего страдал, даже Адаму не посмел, а хранил лихорадочное молчание, сопровождая отца и сына в Меканикс Холл на Франклин-стрит, где расположился штаб Роберта Ли.
Ли был повышен с должности командующего войсками Виргинии до главного военного советника президента Конфедерации, но по-прежнему занимался своей работой в штате и, как сказали Фалконеру, выехал из столицы, чтобы проинспектировать некоторые укрепления, защищавшие устье реки Джеймс.
Изнуренный клерк, потеющий в приемной, объяснил, что генерал должен прибыть ближе к вечеру, или, возиожно, на следующий день, и что назначить с ним встречу невозможно.
Всем просителям придется подождать. По меньшей мере человек двадцать уже ждали в приемной или на широкой лестнице. Вашингтона Фалконера возмутило, что его приняли за просителя, но он смог сохранить спокойствие, пока тикали часы, а над Ричмондом собирались темные тучи.
Без четверти пять Старбак спросил, нельзя ли ему уйти. Фалконер гневно повернулся в его сторону, как будто чтобы отказать в этой просьбе, но Старбак выпалил, что плохо себя чувствует:
— Мой желудок, сэр.
— Иди, — раздраженно откликнулся Фалконер, — иди. Он подождал, пока Старбак не спустился по лестнице, и повернулся к Адаму.
— Да что с ним такое, черт возьми? Дело не в желудке, уверен.
— Я не знаю, сэр.
— Женщина? Вот на что это все похоже. Он встретил старого друга? Кого? И почему он нам его не представил? Это шлюха, точно говорю, это шлюха.
— У Ната нет денег, — сухо произнес Адам.
— Я бы не был в этом так уверен, — Вашингтон Фалконер подошел к окну в конце лестничной площадки и мрачно уставился на улицу, где вокруг фургона с табаком, потерявшего колесо, собралась толпа чернокожих, предлагая вознице свои советы.
— Почему ты не уверен, отец? — спросил Адам.
Фалконер поразмыслил некоторое время, а потом повернулся к сыну:
— Помнишь наш рейд? Знаешь, почему Нат не подчинился моим приказам? Чтобы Траслоу смог ограбить пассажиров в вагонах. Боже мой, Адам, это были не боевые действия! Это было ограбление в чистом виде, а твой друг ему потворствовал. Он рискнул успехом операции, чтобы стать вором.
— Нат — не вор! — решительно запротестовал Адам.
— А я доверял ему вести дела в Ричмонде, — продолжал Вашингтон Фалконер, — и откуда мне теперь знать, что он вел их честно?
— Отец! — гневно произнес Адам. — Нат — не вор.
— А что тогда он делал в компании этого Траслоу?
— Это было…, - начал Адам, но не знал, что сказать, потому что был уверен в том, что его друг и правда украл деньги майора Трейбелла. — Нет, отец, — упрямо настаивал Адам, хотя и с меньшим напором.
— Хотел бы я разделить с тобой эту уверенность, — Фалконер мрачно опустил глаза к полу, покрытому пятнами высохшего табака, попавшего мимо плевательниц.
— Я даже больше не уверен в том, что Нату место здесь, на юге, — яростно заявил Фалконер и снова поднял голову, услышав стук сапог и голоса из холла внизу.
Наконец то прибыл Роберт Ли, и личность Старбака была моментально позабыта, потому что нужно было предложить Легион для участия в сражении.
Джордж, домашний раб Бельведера Дилейни, провел Старбака до парадной двери дома на Маршалл-стрит, где его поприветствовала женщина средних лет, выглядящая респектабельно и строго.
— Меня зовут Ричардсон, — представилась она Старбаку, — и мистер Дилейни полностью меня проинструктировал. Сюда, сэр, если желаете.
Это был бордель. Пораженный Старбак догадался об этом, когда его провели через коридор и мимо открытой двери гостиной, за которой сидела группа девушек, одетых в кружевные корсажи и белые нижние юбки.
Некоторые из них ему улыбнулись, а другие даже не подняли головы от своих карт, но Старбак споткнулся, поняв, чем занимались в этом комфортабельном, даже роскошном доме с темными коврами, стенами с бумажными обоями и пейзажами в золоченых рамах.
Это было то логово разврата, которому его отец предрекал вечные муки, место дьявольского отвращения и неприкрытого греха, в холле которого на лакированной стойке с бронзовыми крючками для одежды, подставкой для зонтов и зеркалом лежали три офицерских кепи, шелковый цилиндр и соломенная шляпа.
— Можете остаться на любое время, молодой человек, — сказала миссис Ричардсон, остановившись у стойки в холле, чтобы выполнить инструкции Дилейни, — и совершенно бесплатно. Пожалуйста, будьте аккуратны, перила на лестнице не очень прочные.
Миссис Ричардсон повела Старбака вверх по лестнице, которая освещалась масляной лампой с бахромой, свисающей с высокого потолка на длинной бронзовой цепи, стены были покрыты обоями с выпуклым рисунком. Старбак был в мундире, его сабля в ножнах неуклюже клацала о балясины.
Наверху лестницы его ожидала занавешенная арка, а за ней света было еще меньше, хотя Старбак мог разглядеть картины на стене с изображением обнаженных пар, и поначалу не поверил своим глазам, но потом посмотрел во второй раз и покраснел от увиденного.
В глубине совести он знал, что должен отсюда уйти. Всю свою жизнь Старбак колебался между грехом и праведностью и лучше чем кто-либо другой понимал, что платой за грех служит смерть, но даже если бы все ангелы с небес и все проповедники земли прокричали бы эти слова ему в уши, он бы не повернул обратно.
Он последовал за одетой в черное миссис Ричардсон по длинному коридору. Чернокожая служанка с прикрытой тканью чашей на подносе подошла с другой стороны и отодвинулась в сторону, чтобы позволить миссис Ричардсон пройти, а потом широко улыбнулась Старбаку.
Из ближайшей комнаты донесся смех, а из другой — возбужденные мужские вздохи. Завернув за миссис Ричардсон за угол, а потом последовав за ней вниз по короткой лестнице, Старбак почувствовал головокружение, почти как если бы он был готов упасть в обморок.
Они еще раз завернули за угол, поднялись по еще одной короткой лестнице, и наконец миссис Ричардсон вытащила связку ключей, выбрала один из них и всунула его в замочную скважину. Она немного помедлила, повернула ключ и распахнула дверь.
— Проходите, мистер Старбак.
Старбак нервно вошел в комнату. Дверь за ним закрылась, ключ повернулся в замке, и там была Салли. Живая. Она сидела в кресле с книгой на коленях и выглядела даже прекраснее, чем он ее помнил. Многие недели он пытался вызвать этот образ в своих снах, но теперь, снова столкнувшись с ее красотой в реальности, понял, насколько неадекватными были эти видения. Он был покорен ею.
Они уставились друг на друга. Старбак не знал, что сказать. Ножны его сабли тихо царапали дверь. Салли была в темно-синем платье, а ее волосы были собраны в тяжелый пучок на макушке, перевязанный бледно-голубыми лентами.
На ее щеке виднелся свежий шрам, не делающий ее менее прекрасной, но наоборот, на удивление еще более обворожительной. Шрам представлял собой белую полоску, идущую от левой скулы к уху. Она взглянула на него столь же удивленно, насколько он был взволнован, а потом закрыла маленькую книгу и отложила ее на столик рядом с собой.
— Это же священник! — похоже, она рада была его видеть.
— Салли? — голос Старбака дрожал. Он был взволнован, как ребенок.
— Теперь я Виктория. Как королева, — засмеялась Салли. — Мне дали новое имя, понимаешь? Так что я Виктория, — она помедлила. — Но ты можешь звать меня Салли.
— Тебя держат взаперти?
— Это чтобы не входили клиенты. Иногда мужчины становятся как безумные, по крайней мере, военные. Но я не пленница. У меня есть ключ, видишь? — она вытащила ключ из кармана платья.
— И я не должна говорить «типа». Миссис Ричардсон этого не любит. И еще она не велит мне говорить «ниггер». Это, типа, некрасиво. И она учит меня читать, — она показала Старбаку свою книгу. Это был букварь Макгилфи, самая первая книга из серии, которую Старбак читал в возрасте трех лет.
— Я делаю успехи, — с энтузиазмом произнесла Салли.
Старбаку хотелось зарыдать, он сам не понимал, почему. Она прекрасно выглядела, даже вполне счастливой, но было что-то жалкое в этом месте, что заставило его возненавидеть весь мир.
— Я волновался за тебя, — неуклюже заявил он.
— Как мило, — она коротко улыбнулась и пожала плечами. — Но со мной всё в порядке, в полном порядке. Разве что я не поставлю и кусок дерьма на то, что Итан Ридли обо мне беспокоится.
— Да, не думаю, что он беспокоится.
— Увижусь с ним в аду, — голос Салли зазвучал с горечью. Над городом прогрохотал раскат грома, а секундой позже застучал дождь. От капель туго натянутая на двух открытых окнах москитная сетка задрожала. В темноте молнии освещали небо на западе.
