— Ничего подобного.
— Да нет, все правильно, — возразила бабуля Фрида. — Порой, если порезал палец, достаточно плотно обмотать его бумажным полотенцем, заклеить скотчем, и можно идти.
— Твой отец так делал, — сказала мне мама. — Клянусь, такое чувство, словно все мужчины с этим рождаются, или проходят секретное обучение, как так делать.
Я помахала перед ними рукой.
— Это бумажное полотенце. И клейкая лента! Где ты достал скотч?
Чокнутый Роган пожал плечами.
— В шкафчике под раковиной в вашей ванной комнате. Я подумал, это остановит кровотечение.
— Что ж, это не помогло. Когда ты вообще поранился?
— Меня задела пара обломков во время взрыва, — сказал он.
— Ты промыл ее?
— Я принял душ.
— Так. — Я посмотрела на маму. — Ладно, вам двоим придется отложить выяснения, кто круче, пока я не сделаю перевязку.
Я встала и вытащила аптечку из кухонного шкафчика.
Телефон завибрировал у меня в кармане. Я вытащила его и посмотрела. Сообщение с неизвестного номера. Я вздохнула. Ну конечно.
Я положила телефон на стол и щелкнула сообщение. Снимок меня и Рогана, огибающих башню. На картинке мое лицо было бледным, а губы сжаты в ниточку. Выглядело, будто я пыталась не расплакаться, что было очень странно, потому что в тот момент мне и близко не хотелось плакать. Лицо Чокнутого Рогана было скрыто от камеры поворотом головы, когда он смотрел вверх на окна второго этажа.
Второе сообщение выскочило под первым.
«Кто этот парень?»
Роган посмотрел на телефон.
— Пирс.
Я набрала в ответ: «Где ты?»
«У твоего дома».
Мое сердце заколотилось. Чокнутый Роган вскочил и направился к дверям. Мама вышла. Я не видела, чтобы она двигалась так быстро с тех пор, как ушла из армии. Бабушка бросилась в гараж, Берн побежал в Хижину Зла, а я рванула за Роганом. Я поймала его у дверей, затянула в офис, и застучала по клавиатуре. На экране появилось серое изображение с тепловизионной камеры, разделенное на четыре части. Каждая секция экрана показывала изображение разных частей дома: парковку и улицу перед гаражом позади склада, деревья справа, улицу слева, и переднюю дверь с Рендж Ровером Чокнутого Рогана, припаркованным рядом с моей машиной.
Я затаила дыхание. Ничего.
Чокнутый Роган склонился надо мной, задев грудью мое правое плечо.
На экране ночь опустилась на улицу, словно оживший рисунок углем. Ничего не двигалось. Никакие машины не проезжали мимо нашего дома. Если мама всадит пулю в сердце Адама Пирса, мы можем помахать агентству рукой на прощание. Если он пришел спалить нас дотла… он, по всей видимости, не сможет этого сделать. Хеллспаун — заклинание высшего порядка. Оно должно было выжать его до нуля, так же, как сейчас был выжат Чокнутый Роган. По крайней мере, я на это надеялась.
Интерком на телефоне загорелся белым. Я нажала на кнопку.
— Три человека в здании напротив, — тихо сказал Берн. Изображение на мониторе показало три белых человеческих силуэта на крыше здания на севере. Один из них лежал в знакомой снайперской позе.
— Это мои люди, — тихо сказал Роган.
Мы ждали. Деревья тихонько зашелестели от ночного ветерка, едва различимые на экране.
Мой телефон зажужжал. Новое сообщение.
«Мэм, это полиция. Вызов идет ИЗНУТРИ ВАШЕГО ДОМА».
Придурок!
«Я тебя рассердил?»
Что б тебя!
Я нажала на интерком.
— Еще одно сообщение. Думаю, он над нами издевается.
— Сидите тихо, — сказала мама.
Я набрала «Засранец» на телефоне.
«Хах. Передай привет своему новому другу».
На экране Рендж Ровер взорвался. Взрывная волна ударила в дверь и стены невидимым кулаком. Склад задрожал.
Интерком загорелся.
— Дети с тобой? — спросила мама.
— Да, — отозвался Берн. — Они со мной.
Яркое белое пламя взметнулось из металлического корпуса Рендж Ровера. О том, чтобы туда выйти, не могло быть и речи. Мы все стали бы отличными мишенями, выделяясь на фоне огня.
Мы сидели и смотрели, как горит Рендж Ровер, пока на нашу улицу не зарулила пожарная машина в сопровождении сирены и мигалок.
— Снимай рубашку. — В жизни бы не подумала, что скажу нечто подобное Бичу Мексики.
Чокнутый Роган стянул рубашку и я изо всех сил постаралась не пялиться. Мускулы перекатывались под его загорелой кожей. Он не был темнее меня, но если я была рыжевато-золотистого тона, то его кожа обладала насыщенным коричневым оттенком. Он был великолепно сложен. Его широкие плечи переходили в мускулистую грудь, в свою очередь, перетекавшую в плоские кубики на твердом животе. «Мужественный» или «атлетичный» не давали ему должного описания. Танцоры или гимнасты были атлетичными. Он же обладал телом, которое должно было принадлежать мужчине из другого времени, тому, кто размахивал мечом с беспощадной яростью, защищая свои земли, и бежал по полю на стену врагов. Была какая-то брутальная сила в том, как мышцы бугрились на его груди.
Я даже не осознавала, насколько он был огромным. Из-за своих отлично скроенных костюмов и правильных пропорций тела, он выглядел человеком почти нормальных размеров. Но сейчас, когда он сидел на моем кухонном стуле, отчего тот казался крошечным, было очень сложно не обращать на это внимания. Одна его физическая сила была ошеломляющей. Он мог раздавить меня голыми руками. Но мне было все равно. Я могла бы смотреть на него всю ночь. Мне был бы не нужен сон. Не нужен был отдых. Я бы просто сидела здесь, и глазела на него. И если бы я смотрела достаточно долго, то отбросила бы прочь всю осторожность, и провела рукой по этим могучим мускулам. Я бы почувствовала силу в его плечах. Я бы поцеловала…
И на этом достаточно.
Под всей этой мужественной, грубой красотой таился холод — такой, который мог пырнуть беспомощного мужчину ножом, почувствовать, как его кончик царапает кость, и повторить это снова и снова, без всяких зазрений совести. Этот холод пугал меня. Чокнутый Роган, в отличие от других людей, редко лгал. Я не знала, было ли это оттого, что я могла его раскусить, или же это было для него естественно. Если он говорил, что мог тебя убить, то так оно и было. Он не угрожал и не обещал, он констатировал факт, а если чего-то хотел, то мог пойти на что угодно, чтобы это заполучить.
Я открыла аптечку и достала из нее марлю и пластырь.
Пожарные уехали, залив жалкие останки Рендж Ровера огнетушительной пеной. Было почти нереально, как быстро прекратились их вопросы после того, как Роган назвал свое имя. Мама настояла, чтобы остаться на наблюдательной площадке, которую они с бабушкой сделали, пока я ездила поговорить с Багом. Дети ушли спать. Бабушка Фрида тоже. Один из людей Чокнутого Рогана пришел, чтобы лично взять на себя ответственность за непредотвращенный взрыв. Когда Арабелле было два или три года, она не любила попадать в неприятности. Она не хотела, чтобы кто-нибудь на нее злился, а ожидание наказания всегда было для нее слишком большим испытанием. Поэтому, когда она делала что-нибудь плохое, то объявляла: «Я собираюсь наказать себя!» и отправлялась к себе в комнату, чтобы встать в угол. Именно такое выражение лица было у мужчины, который смотрел на Чокнутого Рогана в тихом отчаянии. Он бы точно наказал себя, если бы мог.
