В.Н.Татищев, писавший уже в послепетровские времена о затеях Федора, видел в этих невозвратных ссудах сплошное разорение казны, тогда как старший брат Петра усматривал прибыль в увеличении зажиточности подданных, защите от пожаров, возросшей красоте и величии своей столицы. Великолепием своего дворца и столицы царь с успехом потрясал воображение иностранцев, что было немаловажно, так же как и организованная им при своем венчании сакрализация самодержавной власти (он даже миропомазался, вопреки традиции, в алтаре, как архиерей).
Однако Федор Алексеевич знал меру, как свидетельствует указ от 8 июня 1680 года, интересно раскрывающий характер государя. Царь рассердился, узнав, что придворные в челобитных стали уподоблять его Богу: «И то слово в челобитных писать непристойно… а если кто впредь дерзнет так писать — и тем за то от него… быть в великой опале!" Тут, вполне в духе Петра, мысль его перескочила на иную тему: являются к нему во дворец из домов, где есть заразные больные, — сие есть «безстрашная дерзость… и неостерегательство его, государева, здоровья". Лучше бы поздравляли с праздником и здоровья желали, а не Богу уподобляли.
Читатель знает Петра I как жизнерадостного кутилу, а соцарствовавшего с ним Ивана — как аскета-богомольца. Федор сочетал в себе эти качества без крайностей. Он неукоснительно исполнял царские обязанности на церковных церемониях, но мысли его не всегда возносились при этом к небу. Мы помним, как на богомолье в Соловецкой пустыни он развлекался стрельбой из лука. А в 1679 году на крестном ходе он углядел в толпе зрителей девушку, был сражен наповал, но по привычке к быстрым решениям реагировал мгновенно: шепнул постельничему И. М. Языкову узнать, кто такова.
Языков проследил, разузнал и доложил: дочь смоленского шляхтича Агафья Симеоновна Грушевская, живет в доме тетки, жены окольничего С.И. Заборовского. Царь Федор послал Языкова в дом познакомиться с семьей поближе, а вскоре велел объявить Заборовскому, «чтоб он ту свою племянницу хранил и без указа замуж не выдавал». Намерение государя жениться вопреки вековечным правилам повергло родню в шок, Милославский даже брякнул по-русски прямо: «Мать ея и она в некоторых непристойностях известны!»
Федор поверил, впал в тоску, кушать перестал, но преданные слуги уговорили его проверить слова дяди. И.М. Языков и А.Т. Лихачев (воспитатель царевича Алексея Алексеевича) поехали к Заборовскому и, ужасно смущаясь, вопросили «о состоянии» невесты. Все «уставили бороды» и задумались, «как стыд о таком деле девице говорить», однако Агафья Симеоновна вышла к гостям сама и сказала напрямик, «чтоб оне о ея чести ни коего сомнения не имели и она их в том под потерянием живота своего утверждает»!
Царь вновь поверил в счастье, прогарцевал, направляясь со свитой в Воробьево, мимо дома Заборовских, узрев свою милую в «чердачном окошке», и 18 июля 1680 года отпраздновал свадьбу. Царица простила И.М. Милославского, «разсудя слабость человеческую», но царь, встретив его как-то в темном закутке дворца с подарками Агафье Симеоновне, разъярился: «Ты прежде непотребною ея поносил, а ныне хочешь дарами свои плутни закрыть!» — и вытолкал боярина в шею, насилу государя успокоили.
Счастье Федора Алексеевича длилось не долго. 11 июля 1681 года он радостно объявил стране о рождении царевича Илии, но 14 числа скончалась царица, а утром в четверг 21 июля — и младенец. Неизвестно, влюбившись или по настоянию приближенных, обеспокоенных отсутствием наследника, царь 12 февраля 1682 года объявил о выборе второй супруги — Марфы Матвеевны Апраксиной, дочери незнатного дворянина (зато свойственника И.М. Языкова).
Пятнадцатого февраля была скромно сыграна свадьба, без обычного чина и при запертом Кремле. Супружеское общение с пятнадцатилетней девушкой, вдобавок к бремени реформ и государственного управления, оказалось непосильной ношей. Царь слег, и только 21 -го сумел принять придворных с Поздравлениями, а 23-го царь и царица дали свадебные «столы».
Отход царя от непосредственного управления взволновал столицу. На посаде, особенно в стрелецких и солдатских полках, ширился ропот против «налогов начальнических и неправедных обид", против „временщиков“, с которыми стакнулось мелкое начальство. Видно, Федору так и не удалось наладить государственную машину, способную „мирствовать многое множество людей“ справедливостью и правосудием без бдительного ока самодержца.
Даже больной, царь продолжал принимать важные государственные решения. Так, получив известия об опасности угрожавшей русским поселениям в Приамурье со стороны Цинской империи, он резко потребовал от патриарха назначить епископов в Даурские, Нерчинские и Албазинские остроги «для исправления и спасения людей, пребывающих в тех градех».
Одновременно он двинул войска Казанского округа под командой П.В. Большого Шереметева в Симбирск, а с «Сибирским полком на китайцы" велел идти К.О. Хлопову. Федор Алексеевич не желал позорно жертвовать Амуром, как это сделало правительство Софьи и подтвердило правительство Натальи Кирилловны. Однако царь не знал, что совсем рядом, в кольце стрелецких слобод вокруг Москвы, закипает гнев на „бояр и думных людей“, приказавших высечь челобитчика; обратившегося в Стрелецкий приказ с жалобой на особенно свирепого полковника.
В этой «неправде» многие обвиняли И. М. Языкова — невеликого политика, только с 1680 года возглавившего Оружейную, Золотую и Серебряную палаты и получившего боярство, но близкого к царю комнатного человека, значение которого увеличивалось при болезни государя. Говорили также, что Языков, Лихачевы и Апраксины стакнулись со сторонниками царевича Петра и именно они уговорили Федора облегчить ссылку Матвеева и Нарышкиных. Предвидя кончину государя, многие видные роды во главе с патриархом Иоакимом уже готовили переворот с целью отстранения от законного наследства шестнадцатилетнего царевича Ивана в пользу десятилетнего Петра.
Двадцать третьего апреля знать пировала в палатах патриарха: были даже друзья Федора Алексеевича — В.В. Голицын и В.Д. Долгоруков. А на окраинах Москвы и в Бутырках лучшие полки русской армии, собравшись «в круги" по казачьему обычаю, приняли решение о совместном выступлении против „тяжелоносия“ полковников. В тот же день два десятка стрелецких полков и дивизия выборных солдат направили во дворец представителей с жалобой на одного полковника — Семена Грибоедова.
Ни Языков, никто другой не посмели отказать в передаче этой челобитной царю, который сразу понял значение объединения всей гвардии против одного начальника. Двадцать четвертого апреля 1682 года Федор Алексеевич указал: «Семена послать в Тотьму, и вотчины отнять, и ис полковников отставить». Это был самый последний указ государя, лишившегося сил и неотвратимо близившегося к могиле. Он мог бы остановить назревавшее вооруженное восстание, но «верхи» уже не боялись царского контроля. Полковник был посажен в тюрьму — и через сутки выпушен, а 27 апреля 1682 года, «сей же час" по смерти Федора Алексеевича, на престол был посажен малолетний Петр.
Известие о смерти Федора, «иже име леты довольны, и разум совершен, и бе милосерд», и воцарении Петра, «иже млад сый и Российскаго царствия на управление не доволен», означало для подданных, что бояре и приказные люди, «не имея над собою довольнаго… правителя и от неправды воздержателя, яко волки имут нас, бедных овец, по своей воли во свое насыщение и утешение пожирати». Это известие означало также, что подданные «лучше избрали смерть, нежели бедственный живот», и что те, кто в эти дни беспечно плетет интриги во дворце, вскоре полетят на копья и будут «в мелочь» изрублены восставшими.
Восставшие, на несколько месяцев захватившие власть в Москве и успевшие даже поставить памятник своей победе над «изменниками-боярами и думными людьми», исповедовали в своем понимании те же идеи, что и царь Федор: общей правды, равного правосудия, уважения государственных функций всех сословий и т. п. Поражение, нанесенное им «мужеумной» царевной Софьей, на долгое время определило трагическую судьбу русского либерализма. Царствование же Федора Алексеевича было на столетия вычеркнуто из истории.
А. БОГДАНОВ
СОФЬЯ АЛЕКСЕЕВНА
Восставшая Москва
Днем 27 апреля 1682 года Софья была у постели умирающего брата Федора — царя-преобразователя, чье семилетнее правление, будучи наконец описанным, войдет в историю страны одной из великих страниц. С ней находился брат — шестнадцатилетний царевич Иван — и сестры по отцу Алексею Михайловичу и матери — Марии Ильиничне Милославской. Десятилетний царевич Петр, сын второй жены царя Алексея Натальи Кирилловны Нарышкиной, со своими родичами и сторонниками был занят другим делом.
Не успел государь скончаться, как бояре, придворные и приказные дельцы и духовенство во главе с патриархом Иоакимом нарекли царем малолетнего Петра, рассчитывая полюбовно поделить между собой реальную власть. Большинство «в верхах» не хотело возвращения недавно отстраненных от правления Милославских, которое было бы неизбежно при воцарении Ивана. Хорошо продуманный дворцовый переворот осуществлялся успешно — немедленно была проведена присяга Петру в Кремле, готовились к рассылке «крестоцеловальные грамоты» для всей страны.
