Когда я перевел это высказывание, Чиано беспомощно уставился в тарелку; ни один «союзник» не мог бы более ясно выразить свое недовольство. Но Риббентроп часто выказывал полное отсутствие дипломатического такта и тогда вел себя, как настоящий enfant terrible. «Русские в Кремле напомнили мне почетный караул дуче в палаццо Венеция»,? с невинным видом добавил он, и остаток вечера Чиано говорил только со мной.
Мне часто предоставлялась возможность поговорить с Чиано и при других обстоятельствах, кроме того холодного званого ужина. Я смог узнать его поближе и проникнуться уважением к этому человеку, который, несмотря на нередко вызывающее и в некотором роде некультурное поведение на официальных мероприятиях, очень ясно представлял себе суть событий и не позволял себе поверить в ослеплении хитроумным словесам Гитлера и Риббентропа. Тогда он приехал в Берлин, чтобы улучшить заметно охладевшие итало-германские отношения. Его скептический приговор относительно наших первоначальных успехов ни в коей мере не изменил его мнения, которое он высказывал мне в августе, что как только Англия и Франция вступят в войну, конца ждать придется долго.
* * *
Вскоре после отъезда Чиано бюро переводов вступило в полосу повышенной активности. Фактически я не был больше приписан к этой важной и очень загруженной работой службе и не возглавлял ее. Теперь меня сделали ответственным за все, что имело отношение к иностранным языкам, и я получил здесь абсолютные полномочия. Гитлер и Риббентроп всегда следили за тем, чтобы выполнялись мои требования в том, что касалось какого-либо отдельного задания. Бюро переводов создавалось годами и стало великолепно работающим точным инструментом, способным справиться с самыми трудными для перевода материалами. О его существовании не было известно широкой публике, в министерстве иностранных дел на него смотрели косо из-за смешанного состава.
Даже во время войны эта служба была Лигой Наций в миниатюре. В ее состав входили англичане, французы, испанцы, португальцы, югославы, болгары и представители других национальностей. В последующие годы были созданы отделения в Париже и других европейских городах. Для выполнения больших заданий привлекалось 150 человек. Секретность обеспечивалась по методу, подобному методу, использовавшемуся американцами во время проведения денежной реформы в Германии 1948 года, когда немецкие эксперты работали взаперти в незнакомом месте.
В октябре 1939 года бюро переводов занимало два этажа в отеле «Адлон», наглухо изолированном от внешнего мира. Здесь, как на пустынном острове, «маленькая Лига Наций» какое-то время могла жить и работать спокойно: телефон был отключен, подходы к этажам перекрывались, а на дальних подступах внимательные глаза специальной полиции незаметно следили за тем, чтобы остров оставался островом.
Именно здесь большая речь, которую Гитлер произнес в Королевской опере в Варшаве, перевели на многие языки. Это была одна из тех речей, к первой части которых очень подошел бы припев «мы этого уже наслушались». Эта часть речи состояла из подробного отчета о польской кампании, из истории германских попыток урегулирования, из нападок на Англию и «западные плутократии» и содержала все обычные уловки речей подобного рода? технические факты и статистическая информация перемежались лирической декламацией и яростными тирадами.
Заключительная часть речи представляла, однако, большой интерес для бюро переводов, работники которого часто могли предугадать возможную реакцию зарубежных стран.
Важными пунктами нам показались: «Обеспечение большей прозрачности внешней политики европейских государств»; «Больше не требуется никакого пересмотра, за исключением возврата немецких колоний… что ни в коем случае не является незамедлительным»; «Реорганизация рынков и окончательное урегулирование валютных проблем»; «Сокращение вооружений до разумного и экономичного уровня»; «Европейский статус, который даст всем народам чувство безопасности и, следовательно, обеспечит мир».
Тем не менее за рубежом реакция, по крайней мере в том, что касалось ведущих политиков, была совершенно отрицательной. Слова Гитлера после опыта марта и августа 1939 года уже не имели, на их взгляд, значения.
«Теперь позиция ясна. Англия и Франция отвергли протянутую Фюрером руку дружбы. Они швырнули перчатку, и Германия подняла ее»,? гласило исходившее от Риббентропа официальное заявление 21 октября 1939 года, которое мы перевели в своем бюро.
Польская война была выиграна, но защита мира потерпела поражение.
В речи в итальянском парламенте в середине декабря Чиано отомстил за грубый прием, оказанный ему в Берлине. Он сказал, что по так называемому «Стальному пакту», столь торжественно подписанному в прошлом году в Берлине, Германия и Италия должны были постоянно поддерживать тесные контакты между собой, чтобы сохранить мир в Европе на протяжении от трех до пяти лет. Чтобы обеспечить этот мирный период, не следовало поднимать никаких политических вопросов, которые могли бы спровоцировать новые кризисы. «Стальной пакт» заключался в том же духе, что и Антикоминтерновский пакт, и не предполагал возможность какого-либо соглашения между Германией и Советским Союзом, о котором Италии впервые сообщили, когда министр иностранных дел Германии уже был на пути в Москву.
«Британский посол поздравил меня с речью», отметил Чиано в своем дневнике.
Прочитав эту речь, Риббентроп пришел в ярость. И в добавление к этим чрезвычайно критическим замечаниям со стороны Чиано относительно действий Гитлера в Берлине 4 января 1940 года получили письмо от Муссолини. Дуче писал, что Гитлер должен достичь взаимопонимания с западными державами, и намекал на то, что сам он мог бы действовать в качестве посредника. Предварительным условием, на его взгляд, было бы обеспечение независимости польского государства. Затем он указывал, что великие державы не произвели нападения не из-за отсутствия, а из-за недостатка сплоченности между ними. Англия и Франция, несомненно, никогда не заставят Германию капитулировать, но и Германия не сможет поставить демократические государства на колени. Верить в то, что это возможно, было бы заблуждением.
Именно в этом письме я впервые заметил тенденцию, позднее все в большей степени проявлявшуюся в переговорах между Гитлером и Муссолини, направленную на достижение договоренности с Западом и на организацию выступления против Советской России. «Я считаю своим долгом добавить,? писал Муссолини,? что любое дальнейшее развитие Ваших отношений с Москвой будет иметь катастрофические результаты в Италии, где антибольшевистские настроения, особенно среди фашистских масс, всеобщи и тверды как гранит». Эта мысль о преклонении Риббентропа перед «людьми с суровыми лицами» в Кремле не могла быть выражена яснее: «Решение Вашей проблемы жизненного пространства лежит в России, и нигде больше».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
