Топь научилась у людей любопытству. Она была с Ренатой почти до конца и почти узнала, что такое смерть.
А черный пушистый зверек, ярко сверкнув зелеными глазами, скрылся в чаще леса, все дальше и дальше удаляясь от несущего смерть города.
Топь рассмеялась бы, если б могла. Ведь это действительно было забавно.
Сидя за пустым прилавком, хлеботорговец горестно подсчитывал убытки. Владелец мясной лавки, войдя в широко распахнутые двери, грохнул на прилавок корзину.
— Как живем-можем?!
— Убирайся отсюда! — Маленький человечек в долгополом фартуке яростно набросился на румяного великана.
— Да ты что?! Белены объелся?
— С тех пор, как ты и твои ребята перебили всех кошек в городе, я каждый день теряю все больше и больше! У меня нет места в амбаре, где не было бы крысиной норы! А кто мне за это заплатит?
Топь рассмеялась бы, если б могла. Ведь это действительно было забавно.
Мать, прижимая к груди рыдающего ребенка, ворвалась в комнату. Отец и сыновья поднялись ей навстречу.
— Немедленно заделайте все норы в подвале! Малыша укусила крыса!
Топь рассмеялась бы, если б могла. Ведь это действительно было забавно.
В город, оставленный без защиты, ринулись крысы. С ними пришла и «Черная Смерть».
Одни ушли сразу. Другие еще цеплялись за свою землю. Собирались добровольные дружины, сжигались зачумленные дома. Однажды, ветреным утром пламенем занялся весь город. И если до этого люди сохраняли еще крупицы надежды, то теперь каждый знал: пришла пора или уходить, или умирать.
И вот теперь, спустя много лет, покой был нарушен вновь. Топь осторожничала. Она хотела знать, кто эти чужаки, и не придут ли за ними другие.
И когда наступила ночь, Топь протянула свои щупальца в поисках их спящего сознания. Она легко коснулась разума старика, мощного, острого, заключенного в таком дряхлом теле. Она потянулась дальше в поисках мальчика, но вокруг было пусто…
Вырванный внезапно из глубокого сна, старик резко поднялся и широко распахнул глаза. Опустив ноги на каменный пол, он огляделся. Это была зала, в которой накануне вечером они нашли потрепанную тахту и кресла и остались на ночь. Мальчик мирно спал. Движением, доведенным до автоматизма, старик положил поверх одеяла упавшую руку мальчика, поправил мешок под головой, дотронулся до покрытого испариной лба. Мальчик был тут. От его легкого дыхания дрожали ворсинки на одеяле. Вот он по-детски прерывисто вздохнул и чуть повернул голову. Старик закрыл глаза — мальчика не было…. Открыл — мальчик был тут…
Утром, наблюдая за хлопотами внука и вдыхая аромат гречневой каши, старик спросил:
— Где ты был, милый?
— Как где? Спал.
Мальчик замер с солью в руках, недоверчиво улыбаясь. Старик на минуту склонил голову, будто прислушиваясь.
— А что тебе снилось?
Помешивая ложкой в котелке, мальчик задумался. Каша начала закипать, но мальчик уже ничего не видел и не слышал. Медленно, слегка растягивая слова, он начал.
…
Образы приходили расплывчато, хаотично. Некоторые детали терялись в дымке, другие представлялись ясно и четко, во всех мелочах. Озеро. Нежно-голубой свет, пронзающий хрусталь. Конское ржание, вьющаяся кольцами грива. Длинные крылья, пух, загорающийся под пальцами. Огромная кошачья голова, ласково трущаяся о ноги, шелест перьев. И вдруг — ярко, резко, контрастным пятном на сетчатке — образ: голубые глаза, темные, слегка вьющиеся волосы, открытая улыбка. Дымка. Неясные призраки людей, домовых, гномов — бесконечная череда, теряющаяся во мраке. Сам мальчик и его дед. На ладони старца, сверкая, перекатываются перстни. Ощущение сухого ветра и песка, сыплющего в глаза. Жарко. Режущее глаз сияние хрустального яйца, и, темными пятнами, следы ладоней на его округлых боках.
И будто откровение, весть, предназначенная одной лишь Топи — высокий человек, поток золотого песка, стекающий на плечи, резкий смех и безумный огонек в глазах цвета стали.
— … и откроет то богатство, которое воры не могут похитить, на которое тираны не смеют посягать, и которое по смерти за людьми останется.
Выпущенный из рук пергамент свернулся трубочкой, не успев даже коснуться стола.
— Чтобы узнать то, о чем я вам только что рассказал, потребовались годы работы и жизни многих. Кое-что остается неясным и по сей день. Можно только догадываться, чем является это самое богатство. Роль странников тоже понятна не вполне. По их собственным словам, они готовят Путь. Уже более восьмисот лет они ждут того, кто пройдет по Пути, дабы открыть то, что всегда было и будет, не может быть украдено и даже по смерти останется.
Казначей низко склонился к Горбуну, тяжелая золотая цепь кольцами свилась на столешнице, голос господина Всеволода понизился до хриплого шипения.
— Путь начат. Найдите того, кто придет с другой стороны, чтобы стать Воином. Найдите того, в чьих руках Ключ, и тогда он проведет нас по своему Пути.
Покинув покои господина королевского Казначея, Горбун не смог сдержать истерического смешка. Гвардеец при входе покосился удивленно. Открыв глаза, Горбун обнаружил себя стоящим одной ногой в бездне и сейчас, ступая по тоненькому стыку двух мраморных плит, он боролся с желанием широко раскинуть руки, чтобы сохранить равновесие.
Продев флейту в петлю на поясе, девушка бережно взяла кобру, и, повесив ее себе на шею, позволила той свернуться ожерельем. Старуха, перемежая речь шутками-прибаутками, ходила по кругу с жестяной миской. Истертые, потерявшие форму монеты звонко падали на дно жестянки. Огромный черный кот, расположившийся на старухином плече, равнодушно позволял себя гладить. В просторной зале собралась большая часть дворцовых гвардейцев. Насколько я успел понять, это были едва ли не единственные свободные полчаса во всем расписании казармы, позволявшие встретиться и поговорить почти с каждым солдатом дворцовой охраны. Нинель и ее бабка — древняя слепая старуха — были здесь, кажется, своими людьми. Девушка ничуть не удивилась, увидев меня в казарме, видно Анатоль, как и обещал, успел уже зайти в трактир и предупредить Рола о моем новом статусе. Я порадовался возможности лишний раз связаться с домовым и кивнул девушке.
Ремни амуниции распутывались с трудом. Пальцы не гнулись, а внимание предательски рассеивалось. Мне хотелось снять меч и, наконец, расслабиться. Каменная стена казалась неправдоподобно уютной, о нее так и тянуло опереться.
Мне даже не дали освоиться в новой обстановке. Едва успев получить амуницию, я был вызван на аудиенцию к самому главнокомандующему и сразу же был определен в ряды королевской стражи. Распоряжением десятника вторую половину дня я стоял в карауле. Никогда еще мой рабочий день не был столь однообразен и скучен. После краткого инструктажа я четыре часа проторчал у высокой сводчатой двери, даже не догадываясь, что же я собственно охраняю. Дворец был поразительно пуст. За все время я видел пару-тройку страшно расторопных придворных и всего один посетитель переступил порог охраняемых мной покоев. В свое время успешное окончание аспирантуры освободило меня от несения службы, к сожалению, здесь я не мог даже заикнуться об этом. По слухам мне невероятно повезло, не один год примерной службы требовался, чтобы пробиться в штат королевской охраны, и никогда еще до этого вольнонаемный дружинник не становился гвардейцем — элитой Далионской армии. Судя по всему, капитан Вадимир — крестьянский сын — совершил небывалый шаг по карьерной лестнице всего лишь сменив казармы дружинников на казармы гвардейцев.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
