- И... господина профессора тоже?
- Что? Да. А впрочем, нет. Нет.
Когда Стефан вместе с Носилевской и Ригером пришел в библиотеку, там уже горел свет; вслед за ними явились Каутерс, Марглевский и Сташек. Паенчковский стоя дожидался, пока все рассядутся. Затем кратко, не пускаясь в рассуждения, до которых был такой охотник, сообщил, что германо-украинская команда, которая умиротворила, то есть сожгла, деревню Овсяное и уничтожила ее население, намерена истребить больных, находящихся в лечебнице. С этой целью немцы потребовали собрать к утру людей из Бежинца, так как по собственному опыту знают, что больные не способны к согласованной работе - в отличие от крестьян, которые обычно копают себе могилы сами. Затем он рассказал о предпринятой им попытке, каковой было посещение доктора Тиссдорфа.
- Едва я успел упомянуть о цели их прибытия, он дал мне пощечину. Мне хотелось бы верить, что так он выразил свое возмущение клеветой, однако вахмистр украинцев информировал меня, что они получили приказ приготовиться к боевой операции: сегодня им доставят патроны - сверх того, что у них есть. Вахмистр показался мне достаточно честным человеком, насколько в подобных обстоятельствах слово это вообще что-нибудь значит.
Напоследок Паенчковский объяснил врачам истинную цель дневного визита оберштурмфюрера Гутки.
- Мне хотелось бы, чтобы вы... поразмышляли над этим. Чтобы... принять определенное решение... шаги... Я руководитель, но просто... просто не дорос...
Голос изменил ему.
- Можно было бы отпустить всех больных в лес, а самим разъехаться; в два часа ночи идет скорый до Варшавы, - начал было рассуждать Стефан, но не кончил - такое глухое молчание было ему ответом. Пайпак заерзал в кресле.
- Я думал об этом... но не стоит. Они легко переловят больных. Да и не смогут же больные жить в лесу. Это... было бы проще всего, но это не решение вопроса.
- Полнейшая чушь, - категорически заявил Марглевский. - Полагаю, мы должны уступить силе. Как Архимед. Покинуть... покинуть больницу.
- Вместе с больными?
- Нет, зачем же? Просто-напросто покинуть.
- Значит, сбежать. Разумеется, это тоже выход, - с каким-то поразительным терпением мягко заметил старик. - Немцы могут бить меня по лицу, выбросить вон отсюда, все, что захотят. Я, однако, нечто большее, чем руководитель учреждения. Я врач. И вы все - тоже врачи.
- Чепуха. И что с того? - Марглевский подпер рукой подбородок, будто был тут в одиночестве.
- Вы не пробовали... иных средств? - спросил Каутерс.
Все посмотрели на него.
- Что вы имеете в виду?
- Ну... какой-нибудь способ умилостивить...
- Взятка... - догадался наконец адъюнкт.
- Когда они тут будут?
- По всей вероятности, между семью и восемью утра.
Марглевский, который, казалось, не мог усидеть на месте, оттолкнул стул и, широко расставив пальцы, прямо-таки влепил ладонь в стол, даже косточки пальцев побелели. Он проговорил:
- Я... считаю своим долгом... Я обязан спасти свою научную работу, которая является не моим только, но и всеобщим достоянием. Вижу, у меня просто не остается другого выхода. Прощайте, господа.
Ни на кого не глядя, высоко подняв голову, он вышел.
- Однако же, коллега! - крикнул ему вслед Кшечотек.
Паенчковский слабо, безнадежно махнул рукой. Все еще смотрели на дверь.
- Ну, стало быть, так... - заговорил Пайпак срывающимся голосом. - Это так. Я работаю здесь двадцать лет... двадцать лет. Но я не знал... я не предполагал... я психолог, я знаток душ... я... Да ведь не о себе же мы должны думать, а о них! - пронзительно закричал Паенчковский, стукнул кулаком по столу и заплакал. Закашлялся, его всего трясло.
Носилевская встала, подвела его к креслу и усадила, хотя он и упирался. Золотые искорки пробежали по ее волосам, когда она, наклонившись над стариком, мягко обхватила его запястье и начала считать пульс. Потом, откинув волосы, вернулась на свое место.
И тут все заговорили разом:
- Может, это еще не наверняка.
- Я позвоню аптекарю.
- Во всяком случае, Секуловского надо спрятать.
(Это сказал Стефан.)
- И ксендза тоже.
- Коллега, но он, кажется, уже выписан?
- Нет, в том-то и дело, что нет.
- Пошли тогда в канцелярию.
- Немец проверил списки, - глухо проговорил Тшинецкий, - и... меня, то есть всех нас объявил ответственными.
Каутерс продолжал сидеть молча.
Паенчковский встал - он уже успокоился, только покрасневшие глаза его выдавали. Стефан подошел к нему.
- Господин адъюнкт, нам следует решиться. Надо бы некоторых спрятать.
- Надо спрятать всех больных, которые отдают себе отчет в происходящем, - сказал адъюнкт.
- Нескольких наиболее ценных можно было бы... - неуверенно начал Ригер.
- Может, выздоравливающих вообще отпустить?
- У них нет документов. Их на вокзале сейчас же схватят.
- Так кого прятать? - с нескрываемым раздражением опросил Кшечотек.
- Ну, я говорю: наиболее ценных, - повторил Ригер.
- Не я буду решать, кто ценнее. Речь о том, чтобы они не выдали других, - сказал Пайпак. - Только об этом.
- Значит, селекция?
- Прошу всех разойтись по палатам... коллега Носилевская, соблаговолите отдельно уведомить сестер.
Все пошли к дверям. Пайпак стоял в стороне, обеими руками вцепившись в стул. Стефан, выходивший последним, услышал его шепот.
- Простите? - он думал, Паенчковский хочет что-то сказать ему. Но старик его не услышал.
- Они... они будут... им будет так страшно... - еле слышно прошептал он.
Они не спали всю ночь. Отбор дал сомнительные результаты: каких-нибудь двадцать больных, но и за них никто не мог поручиться, никто не знал, выдержит ли их нервная система. Новость, хотя ее вроде бы и скрывали, стремительно разнеслась по всей больнице. Молодой Юзеф, в халате нараспашку, ни на шаг не отходил от адъюнкта, он все бормотал что-то о своей жене и детях.
В женском отделении орава полураздетых пациенток танцевала в сизом облаке перьев из подушек; их визгливый вой не затихал ни на минуту. Стефан и Сташек за два часа почти дочиста вымели скромные запасы лекарств, хранившихся в аптечке, щедро раздавая до сих пор столь строго оберегавшиеся люминал и скополамин; впрочем, этим они ничего не добились. Стефан и сам дважды прикладывался к большому пузырьку брома, выслушивая насмешки Ригера, который отдавал предпочтение спирту. Спустя какое-то время увидел Марглевского, который с двумя чемоданами и рюкзаком с картотекой о гениях направлялся к воротам. Каутерс около полуночи заперся в своей комнате. Суматоха усиливалась. Каждый корпус выл на свой лад, все сливалось в многоголосый ор. Стефан бестолково носился с этажа на этаж, несколько раз пробегал мимо квартиры профессора. Под дверью виднелась полоска слабого света; оттуда не доносилось ни звука.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
