Его честолюбивая цель состояла, прежде всего, в том, чтобы сделать из министерства финансов не только орудие грандиозной макроэкономической политики, способной вернуть стране былое величие и процветание, но и инструмент открытой, смелой социальной политики, политики реформ и прогресса. И он пытался снизить налог на прибыль, тяжким бременем довлевший над работящим производителем — средним классом, за счет усложнения прав наследования. Иначе говоря, Черчилль проводил политику, стимулировавшую трудовые доходы в ущерб доходам с недвижимости и денежного капитала. Кроме того, он прилагал все усилия, чтобы добиться увеличения размеров социального страхования. Таким образом, Черчилль продолжил благое дело, начатое им еще в 1908—1910 годах и направленное на улучшение положения простых британцев.
В правительстве потенциальными соперниками, или даже противниками, Уинстона были премьер-министр Стэнли Болдуин и министр здравоохранения Невилл Чемберлен, проголосовавший против кандидатуры Черчилля при формировании кабинета. Однако покуда между ними и министром финансов царили мир и согласие. Правда, Болдуин, доминировавший на политической арене с 1922 по 1937 год, был человеком новым и не держал зла на Черчилля, чего нельзя было сказать о других лидерах консервативной партии, хорошо помнивших и о его радикализме, особенно ярко проявлявшемся до 1914 года, и об ирландском деле.
Черчилль и Болдуин когда-то учились в одном колледже — Хэрроу Скул. К тому же оба они были приверженцами прогрессивного торизма, а также убежденными сторонниками политического курса, равноудаленного от любых крайностей. Тем не менее, трудно было представить себе более разящий контраст, чем тот, который являли собой эти два человека, два лидера, воплощавших два совершенно разных политических стиля. Черчилль был патрицием, принадлежавшим к одной из знатнейших британских фамилий, открытым, ярким человеком, который не лез за словом в карман, неутомимым путешественником. Он любил коньяк и сигары, обладал широким кругозором, у него было множество самых разных интересов и увлечений, не говоря уже о страсти к политике, которая буквально снедала его и приводила в движение весь черчиллевский механизм. Болдуин же был выходцем из промышленной буржуазии, его семья владела металлургическим заводом в Ворчестершире. Однако он предпочел разыгрывать джентльмена-фермера, типичного среднестатистического англичанина, обладающего большим запасом здравого смысла и склонного к компромиссу. Этот джентльмен любил деревенскую тишину, носил спортивный костюм и не расставался со своей трубкой. Болдуин стремился закрепить за собой образ прирожденного миротворца, несмотря на то, что ему порой приходилось быть не менее суровым и жестким, чем сам Черчилль. Словом, с одной стороны перед нами человек с чувством меры, но средней одаренности, с другой — человек, у которого чувство меры отсутствовало совершенно, но он был гением.
Что же до Невилла Чемберлена — восходящей звезды партии консерваторов, то его ежедневное сотрудничество с министром финансов с самого начала носило дружеский характер. Обоих партнеров отличал реалистичный подход к делу, забота об эффективности принимаемых ими мер, и их тандем, в котором преобладал дух взаимодействия, был безупречен. Проработав таким образом несколько месяцев, министр здравоохранения (Чемберлен сам был министром финансов в правительстве Болдуина в 1923 году) выразил премьер-министру свое удовлетворение поведением Черчилля, а также его работой в министерстве финансов: «Там он на своем месте, не плетет интриг и не пытается навязывать свою волю»[157].
В действительности в 1924—1925 годах экономика Британии внушала большие опасения главному казначею Королевства. После Первой мировой войны основы промышленного и торгового господства Соединенного Королевства были основательно расшатаны тремя новыми факторами, грозившими обернуться в будущем серьезными осложнениями. Во-первых, традиционные отрасли британской промышленности переживали кризис. Речь идет об основных видах производства, на которых некогда покоилось величие Англии, главным образом о трех «гигантах викторианской эпохи» — угольной, текстильной и кораблестроительной отраслях промышленности. Во-вторых, конкуренция с такими новичками, как Соединенные Штаты и Япония, увеличила на внешнем рынке дефицит торгового баланса, который больше не возмещался незримыми доходами, как это было до войны. Все это усугубляло упадок старых отраслей промышленности, несмотря на мощный рывок вперед новых отраслей, таких, как химическая, автомобилестроительная и авиационная отрасли. Наконец, в-третьих, с каждым днем росла опасность того, что Соединенные Штаты свергнут-таки с престола лондонский Сити и займут его место, став новыми мировыми банкирами.
Само собой разумеется, этот кризис отразился и на социальной сфере. Структурная безработица стала постепенно превращаться в характерную особенность жизни островитян, так же как и неизменные спутники ее — нищета, страдания и стихийный протест. В 1922 году в Лондоне разгневанные безработные сорвали церемонию празднования годовщины подписания перемирия. Они несли венок, на ленте которого было написано: «От оставшихся в живых жертв безработицы тем, кто напрасно пролил свою кровь».
Итак, согласно действующей политической концепции, а именно либеральной ортодоксии, свободный товарооборот на рынке должен был выровнять спрос и предложение. Но вот беда — все попытки официальных властей повлиять на уровень спроса оканчивались плачевно. А потому следовало резко сократить общественные расходы, значительно урезав государственный бюджет и избрав курс на дефляцию. Такова была политическая линия, которой придерживалось правительство консерваторов и которую Черчилль решительно проводил в жизнь.
В то же время экономисты либерального толка утверждали, что целесообразнее было бы как можно скорее вернуться к сильной и надежной национальной валюте, столь привлекательной для заемщиков, восстановить золотое обеспечение фунта, упраздненное в 1919 году, а также равенство доллара и фунта по курсу 1914 года. Таким образом, английский фунт стерлингов смог бы вновь выполнять посреднические функции между валютами других стран и золотом, а лондонский Сити — отвоевать и закрепить свою гегемонию. Тогда банкиры-заимодавцы вернули бы себе свое «орудие производства», в то время как возвращение Сити статуса мирового валютного рынка способствовало бы процветанию банковского дела, системы страховых компаний и навигации.
Вот почему вопрос о возвращении к золотому стандарту (Gold Exchange Standard), а также к обратимости фунта доминировал на всех без исключения прениях в Уайтхолле. Перед тем как принять историческое решение, Черчилль проконсультировался не только с экспертами министерства финансов, но и с самыми высокопоставленными чиновниками-экономистами, включая преподавателей экономики из английских университетов, таких, как Кейнс, например. Со стороны Английского банка и, в частности, со стороны его управляющего Монтегю Нормана, ратовавшего за золотой стандарт, давление было очень сильное. В конце концов, жребий был брошен, и 28 апреля 1925 года, впервые представляя бюджет, министр финансов в конце своей блистательной речи, сопровождавшейся обилием аргументов, объявил о возвращении к золотому стандарту и ревальвации фунта.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
