Русская кампания — гениальная ошибка гениального полководца. Должно быть, Наполеон чувствовал себя так же паршиво, как и он сейчас.
Хворостин запросто мог праздновать победу, если бы не понимал, во что вляпался. Он, как и император, получил то, чего хотел, и понимание того, что не может распорядиться полученным, в нагрузку.
Надо было как-то выкручиваться. Вот только слать прошения о мире, в отличие от француза, ему было некому.
Дальнейшие попытки вспомнить историю и вовсе вгоняли в тоску. Повторить судьбу Наполеона было бы даже лестно, если бы это кто-то заметил. Вот только у императора была великая армия, и на него смотрел весь мир. У Хворостина в наличии имелся один взвод, и о мелкой генеральской интрижке, способной при некотором стечении обстоятельств перерасти в международный скандал, не знал даже задрипаный корреспондент областной газетки.
Потому сравнивать генерала в его падении с Наполеоном мог лишь он сам. А это уже грело не так тепло. Нужна была связь, которая каким-то аномальным образом испарилась. Нужен был проводник. Хоть старый, хоть новый, хоть какой угодно. Не до хорошего. Только взяться и тому, и другому было неоткуда.
Идея бросить Агропром и возвращаться до кордона своими силами выглядела опасной. Да и за кордоном кое-кто из сильных мира ждал от него отчетности совсем не о том, как он захватил территорию бывшего НИИ, а потом бежал оттуда без видимых причин, сдавая позиции и потеряв при отступлении больше, чем при штурме.
Двигаться дальше в глубь зоны, не зная особенностей местности, надеясь на то, что связь прорежется и можно будет выдернуть подкрепление… Практически самоубийство.
Сидеть на месте и ждать. Чего?
Хворостин впился пальцами в виски. Аналогии с Бонапартом больше не грели душу. История пишется победителями. Иногда в благородном порыве победители даже врага преподносят великим. Но это потом. А делается история впопыхах, на ходу. С бесконечными случайностями, досадными недоразумениями и нелепыми ошибками. Любая история. Хоть большая, хоть маленькая, местечковая.
И Хворостин чувствовал, что в своей истории он уже проскочил звездный момент, а на подходе начало конца.
2
Их затолкали в знакомую избу. Только на этот раз они снова были пленниками. Дверь теперь запиралась ещё труднее. На входе вместо Рыжика мелькнул незнакомый хмурый парень.
Койки убрали, так что сидеть приходилось на холодном, продутом полу. Крыша, что подтекала у входа, совсем обветшала или провалилась под насыпавшимся снегом. Так или иначе, там в потолке зияла теперь дыра, а на полу под ней лежал снег. Лежал и не таял.
— А здесь тепло, — ухмыльнулся Мун, глядя на снежную кучу.
— Не думаю, что мы успеем насмерть замерзнуть, — со значением заметил Снейк.
— Думаешь, они там уже смертный приговор нам подписывают?
К Мунлайту вернулось его издевательское настроение, но смешно ему не было. Снейк седого знал давно и научился видеть чуть глубже того театра мимики и жеста, которым любил прикрываться Мун.
Он, конечно, мог искренне клоунадничать и потешаться, но сейчас был не тот случай. Клоунада выглядела наносной, а во взгляде читалась полная апатия.
— Я вообще об этом не думаю. — Снейк состроил одухотворенную физиономию.
— Не просто думать о высоком, паря душой в мирах межзвездных, когда вокруг под самым боком храпят, сопят и портят воздух[6], — продекламировал Мун.
— Хаосит, — отмахнулся Снейк. — Мы замкнули круг. Мы снова в том же месте, с которого начали. И снова в той же роли. Может быть, нам второй шанс дают. Повод задуматься.
Мун поморщился. Снейковские угоны в философские дали были такой же заглушкой от внешнего мира, как и его шуточки. Это он понял давно. Хотя были случаи, когда бородатый нагонял туман просто так, из любви к искусству.
В данном случае это было, скорее, защитной реакцией.
Достойное занятие. Два взрослых мужика в паршивой ситуации, знающие друг друга достаточно, чтобы отличить лицо от маски, напяливают эти самые маски и подбадривают не то себя, не то друг друга самым глупым способом, на который только способны. Мун усмехнулся уже вполне искренне.
С другой стороны, а чего ещё делать?
— Ну да, всё как раньше. Только в прошлый раз они не знали, кто мы, и ждали Резаного, чтобы тот решил, что с нами делать. А теперь Резаный здесь, все знают, что мы предатели, и сейчас, должно быть, решают: быстро нас пристрелить или сначала помучить, — поведал Мун. — И вообще, я быдло. Мне думать не положено.
Он неторопливо пошел по кругу, огибая постепенно всю комнату. Снейк сидел в углу с видом викинга, принявшего буддизм, и следил за седым одухотворенным взглядом.
«А может, он и в самом деле верит, что ему кто-то дает какой-то шанс», — мелькнула мысль. Вдруг как не валяет Змей дурака, а серьёзен. Он-то тоже серьёзно думал о том, что им дали какой-то шанс, что был какой-то знак. Что пора что-то изменить.
Много ли изменили? Как говорил один мелкий знакомый осетинчик, сколько волка ни корми, у осла все равно член длиннее. Нельзя уйти. Нельзя остановиться, встав один раз на этот путь. Это то же самое, что шесть лет лазать в форточки и чистить квартиры, а потом решить завязать. Или десять лет бухать, пропивая все беспросветно, а потом взять и в один день закончить.
Нет, из этого лабиринта нет выхода. Потому и Фрез, с которым они здесь нажрались, от своих пяти детей и жены возвращается сюда снова и снова. Потому и бармену в «Ста рентгенах» нечего опасаться за своего уехавшего на зиму к тётке Сынка. Вернется Сынок, никуда он не денется.
Из Зоны вообще выход только один — на тот свет.
Да и знак тот давно уже не появлялся ни во сне, ни наяву. Что это значит? Что время упущено и останавливаться поздно? Или что знака никакого и не было? С чего он вообще решил, что был какой-то знак, какой-то шанс?
Додумав до этого момента, Мунлайт подошел к снежному бархану на полу и встал под дырой в крыше.
— Кто шансы-то раздает? — ядовито поинтересовался он, злясь отчего-то и злясь скорее на себя. — Вселенский разум? Господь бог? Давай тогда помолимся.
Седой запрокинул голову, раскинул руки, словно пытаясь обнять бога, находящегося где-то в районе дыры в крыше, и заголосил:
— Госпидя, дай нам знак, а то мы тут в неведении.
На крыше что-то прошуршало, и в дыру съехала снежная шапка. Мун не успел отвернуться, и снег ощутимым сугробом осыпался на подставленное навстречу богу лицо.
Мунлайт выматерился. Снейк в углу не сдержался и басовито реготнул.
— Очень смешно, — отплевываясь от снега, сказал Мун.
— Не выёживайся на богов, — назидательно поведал бородатый. — Даже если их не существует.
— Ничего, потерпят, даже если они и существуют, — ухмыльнулся Мун и посмотрел наверх, будто кидая богам вызов.
Боги, если и были, вызов не приняли. Зато в дыре показалось знакомое детское лицо с серьезными глазами.
— Дядя Мунлайт, — тихонько позвал Егор.
— О! — обрадовался седой. — Сын божий, не иначе. Ты как здесь?
— Отойдите, — серьезно потребовал Егор.
Мун отступил в сторону. Мальчишка развернулся, и в прорехе вместо лица показались ноги. Сперва по колено, потом по пояс. Парень аккуратно сползал в дыру, пока не повис на руках, держась за гнилую деревяшку стропила.
Пальцы мальца разжались. Седой умышленно не хотел мешать мальчишке, но спрыгнуть тому все равно не дали.
Подсуетившийся Снейк поймал под мышки, бережно опустил на пол.
— Дядя Змей, — обрадованно прошептал Егор и обхватил Снейка, которому в пупок дышал, за ноги.
В глазах бородатого предательски блеснуло.
— Ты зачем сюда залез? — спросил Снейк, пытаясь быть строгим, что получалось паршиво.
— Да, по головке за это не погладят, — подтвердил Мунлайт.
— Я знаю, — с какой-то убийственной откровенностью сказал мальчишка и поглядел на седого. — Они там все против тебя. Даже мамка. Дядя Резаный всех собрал и сказал: «пусть народ решает, что с ним делать».
— С ним? — приподнял бровь Снейк.
— Ага, — кивнул Егор. — Резаный говорит, что дядя Мун за тридцать сребреников всю Зону продал. А ты так… рядом стоял, когда продавали.
Обороты получились совсем не детскими, из чего Мунлайт сделал вывод, что парень говорит с чужих слов, как запомнил.
— А ты все это откуда знаешь? — полюбопытствовал седой. — Сам слышал?
— Не, — мотнул головой Егор. — Меня выгнали, сказали, что маленький и нечего мне это слушать.
— А ты, значит, подслушивал, — недовольно заметил Снейк.
Кажется, в бородатом проснулся воспитатель.
— Вот еще, — вздернулся Егор. — Я не подслушиваю. Сказали уйти, я ушел.
— Тогда откуда знаешь? — лукаво ухмыльнулся Мун.
— Видел, — просто ответил мальчик и пояснил: — Как слепые собаки.
