Конан споткнулся на невидимой в темноте неровности и упал, больно стукнувшись коленом и чуть не сбив с ног свою подругу по плену. Раздались гневные выкрики дикарей, среди которых Конан разобрал не раз повторенное слово «гэйдзин». Наверное, какое-нибудь местное ругательство, подумал Конан, поднимаясь.
И были еще падения, были удары ногами под ребра, заставляющие подняться, Конан не раз склонялся над лесной лучницей:
– Поднимайся, Апрея, это тупые и злобные дикари. Они могут и избавиться от обузы. Потерпи, подруга.
«Только бы никто из нас ничего не повредил», – как заклинание, иногда повторял про себя Конан. И вскоре все его мысли представляли собой нехитрый и обычно несвойственный Конану набор заклинаний: «только бы не упасть», «только бы хватило сил», «скорее бы это кончилось», «дойти бы».
Они незаметно, но постоянно забирали вверх. Джунгли редели и, наконец, остались позади. Они вышли на открытое пространство, где неожиданно дикари остановились, стали один за другим опускаться на землю и позволили сесть пленникам. Сев, оба пленника рухнули на землю и забылись сном.
Утро открыло им глаза. Не благодаря взошедшему светилу, а благодаря ударам ног в живот. Утро открыло глаза на многое, что скрывала ночь. На то, например, что захвативших их дикарей было семеро. На то, что это действительно были дикари, судя по их вооружению: небольшие луки и колчаны со стрелами, мечи в ножнах, заткнутые за пояс, кинжалы. На то, что они невысоки ростом, только один из них был вровень Конану. На то, что они все казались на одно лицо, у всех были выбриты лбы, а сзади волосы заплетены в косичку. Их кожа имела чуть заметный желтоватый оттенок. Одеты они были в смешные наряды: широкие, похожие на юбку, черные штаны, и в куртку – не куртку, рубаху – не рубаху, во что-то просторное, запахивающееся, черного же цвета со свисающими на локтях рукавами. На ногах – короткие меховые сапоги, в которых, должно быть, легко ступать бесшумно, однако должны очень сильно потеть ноги в такие дни, какой был вчера и какой обещало сегодняшнее утро.
Прояснилась и судьба оружия. Ножны киммерийца болтались теперь за спиной одного из дикарей, их примитивные луки и стрелы дикари, судя по всему, взять побрезговали.
Все проснулись, кого требовалось – разбудили, и продолжился переход, их погнали дальше, держа по-прежнему связанными. Хорошо, что стало светло и джунгли остались позади, хорошо, что двигались они теперь по утоптанным тропинкам холмистой местности. Зато теперь их заставляли бежать. Правда, небыстро, размеренно, но и это было тяжело. Особенно Апрее.
* * *
У Конана болело все. Ему казалось, что в пятки заколочены гвозди, что к ногам привязаны гири, в рот натолкали бумаги, а на теле не осталось живого места, не получившего бы удар или ушиб при падении. Веревки содрали кожу на запястьях и тоже причиняли боль. И опять дало себя знать проклятье Бела – как же, волновали бы раньше Конана такие пустяки!
Лес редел, деревья вокруг становились все тоньше, расстояние меж ними – все больше, дневной свет разгорался ярче, вот уже и далекие холмы видны…
И еще кое в чем сказывалось проклятье бога воров: когда их гнали по джунглям, Конан иногда словом-другим подбадривал Апрею, а теперь у него не осталось сил даже на такие малости. Иногда оглядываясь назад, Конан видел, как тяжело лучнице. Хотя вроде бы ее походка выглядела более легкой, чем вчера, кажется, она начинала привыкать к земле.
Грязная Нергалова пасть, протухшие кишки ослов, слюна бешеного волка! С Конаном творились невообразимые вещи: становилось все хуже не только телу, но и душе. «Еще немного, – мерзкими склизкими змеями заползали под черепом подлые мысли, – и упаду, пускай делают, что хотят. Убьют, так убьют, вряд ли то, что ждет меня и всех нас впереди намного лучше смерти».
Неизвестно куда бы завели и на что подвигли бы Конана черные струи, затоплявшие его душу, но тут показалась конечная цель их перехода. До нее оставалось еще немало, но все-таки конец мучений стал теперь виден. И если сжать зубы, можно продержаться.
А увидели они, перевалив через вершину одного из холмов, раскинувшуюся внизу долину. По одну сторону долины чернели прямоугольники полей, а по другую за перелесками угадывались строения – верно, это и был тот поселок дикарей, куда их вели.
Теперь они бежали только вниз. И хотя тропа была утоптана и никакая мгла не мешала смотреть, куда ступает нога, но сами ноги уже не держали.
Наконец они спустились в долину и попали на широкую дорогу, лес остался позади, и теперь перед отрядом и вокруг него тянулись бескрайние поля. Дорогу дикари сработали неплохую – покрытием служил закатанный в глину мелкий камень. Стезя тянулась, как уже говорилось, вдоль полей, на которых трудно было не заметить фигуры в светлых одеждах и широких конусообразных шляпах. Когда их процессия проходила мимо (к облегчению пленников, они вновь перешли на шаг), работники выпрямлялись, вглядывались и тут же сгибались в поклоне. Пленители Конана и Апреи никак не отвечали на эти знаки приветствия.
Навстречу им попалась повозка – раскрашенный деревянный короб, запряженный массивными рогатыми животными. Большие, зобатые, сонные, они степенно выбивали пыль из дороги. За повозкой следовало двое вооруженных людей верхом на лошадях.
– А чего ж и верхом на быках не ездить, – снасмешничал Конан, и за разговорчики тут же от идущего сразу перед ним дикаря получил удар ладонью по щеке.
Их сопровождающие остановились, пропуская шествие людей и животных. Конан засмотрелся на лошадей, невысоких, крепких, гривастых, на лошадей, которые напомнили ему горную киммерийскую породу, как вдруг могучий удар повалил его в дорожную пыль, чьи-то стальной хватки пальцы вцепились в его волосы и прижали лицо к дороге. В кожу лба вдавились выступающие из глины горбы и гребни камней. Его глаза увидели перед собой разбегающиеся по глине трещины.
«Узкоглазые уродцы, я вам сполна припомню радушное обхождение», – захлестнула Конана ярость, уже подзабывшаяся, которая захлестнула иссушающий душу страх. Он скосил глаза и увидел, что и захватившие их люди стоят на коленях, низко наклонив головы к земле. «Это, конечно, ваше свинячье дело, кому поклоны бить. А меня, парни, не стоило впутывать в ваши обычаи, не люблю склоняться не пойми перед кем».
Чужая рука отпустила волосы Конана, он понял, что можно подниматься. Лесная девушка Апрея тоже отряхивала пыль с колен. Встретились с ним взглядом. И неожиданно улыбнулась, подмигнула Конану. А он вымученно улыбнулся ей.
Они продолжили путь. Впереди, отгораживая дорогу от полей, потянулись перелески. В тени толстоствольных, ветвистых деревьев с крупными, в ладонь листьями идти стало легче. Дошли до развилки. Свернули направо, а налево, вдали – успел рассмотреть Конан – показали себя крыши небольших приземистых домиков, хижин. Но их вели не к ним.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
