Сталина Каранель вышла на Исторический бульвар.
У нее было несколько часов свободного времени, и ей захотелось походить по улицам родного города. Она почти всю зиму пробыла в Балаклаве, в Генуэзской крепости, на передовом рубеже, со своим зенитным пулеметом, вместе с моряками и пограничниками полка Рубцова, которые не отступили ни на шаг, выдержав и отразив два отчаянно-яростных штурма гитлеровцев. Вчера в полку был торжественный день. На площади, мощенной камнем, внутри старинной крепости выстроились бойцы полка, не занятые на передовой и специально вызванные из окопов. Генерал-майор Новиков вместе с бригадным комиссаром Хацкевичем, в присутствии командира полка и его комиссара, вручал ордена и медали бойцам, отличившимся в боях. Среди награжденных был Костя Чернышов, ему вручили орден Красной Звезды, а Сталине Каранель медаль «За отвагу», ей присвоили звание старший сержант и специально доставленный новенький комплект форменной одежды. Некоторым из награжденных, в том числе и старшему сержанту Каранель, вручили увольнительные на поездку в Севастополь.
Сталина узнавала и не узнавала улицы, особенно в центре Севастополя. Город заливало весеннее солнце, было почти по-летнему тепло. Сквозь развалины домов и между уцелевшими зданиями ослепительно искрилась голубизна бухты, призывно кричали чайки, беспечно рисуя на синем небе бесконечные зигзаги. А в ее душе накапливалась горечь обиды и тоска от потерь, гнев от совершенной нелепости, жестокости и подлости врага, бомбившего жилые кварталы. Как прекрасны были эти улицы с буйной зеленью и белыми домами с красными черепичными крышами прошлой весной! Развалин много, пугающе много. Уныло стоят почерневшие многоэтажные каменные коробки, мрачно торчат, опаленные огнем, полуразрушенные стены с пустыми проемами окон. Особенно сильно пострадали улицы, которые обращены к морю, самые красивые.
В Матросском саду Сталина обошла зенитную установку, улыбнулась знакомой скульптуре физкультурницы с веслом, которая стояла все также на одной ноге, а вместо второй – металлический стержень, и направилась к аллее знатных людей Севастополя. Хотелось увидеть портрет Алеши Громова. Увидеть его улыбку. Мысленно поговорить с ним. Но его портрета уже не было. Вместо старых довоенных портретов на аллее появились новые, крупные фотографии лучших героических защитников Севастополя – пехотинцев, моряков, артиллеристов, летчиков, разведчиков… Сталина грустно вздохнула и не спеша пошла к выходу.
Возле Матросского сада, на углу улицы, еще недавно стояло старинное здание из белого камня с большими окнами и вывеской «Аптека». Возле него она июньской ночью, после веселого весеннего бала, счастливая и радостная, вместе с Алешей встретила первые минуты войны. Услышала тревожные и властные гудки первой воздушной тревоги, увидела, как Севастополь мгновенно погрузился в темноту, как гулко загремели выстрелы зениток и раздались первые, словно раскаты грома, взрывы немецких бомб… Она и сейчас помнит, как у нее взволнованно-тревожно забилось сердце, как прижалась к любимому:
– Алеша!.. Неужели… война?..
Нет больше красивого белого здания аптеки, а на том месте лишь наспех засыпанная огромная воронка и огражденная фанерными щитами груда развалин. Как нет и ее родного дома, уцелела лишь фасадная стена, которая уныло стоит, увитая зеленью дикого винограда…
В бухте, почти у самого берега, из воды торчат покосившиеся мачты затонувшего крейсера «Червона Украина». Над ними кружилась крикливая стая белых чаек, охотясь за рыбками. Птицы взлетали и садились на мачты. Нет и крейсера «Червона Украина», на котором служил ее Алеша, старшина первой статьи Алексей Громов. Тоскливо защемило под сердцем. А где теперь Алеша? Жив ли? От него ни слуху ни духу… Ни весточки, ни письмеца. Белые крылья чаек, как бумажные листочки недошедших писем, кружились над затонувшем крейсером. Надежда на скорую встречу рухнула еще в конце января, когда услышала горькую новость, что наши войска оставили Феодосию…
Где-то неподалеку горели дома – следы недавней бомбежки, тяжелые черные пакли дыма грязными сгустками низко висели над городом и никак не хотели смешиваться с синевой весеннего неба. Шесть месяцев обороны и война наложили свой мрачный отпечаток на город. Каким-то чудом уцелели зеленые массивы Приморского и Исторического бульваров, но и они выглядели как прежде лишь издалека. Стволы деревьев были покорежены осколками снарядов и авиационных бомб, у многих деревьев верхушки сбиты, ветки грубо обрублены.
На крутом зеленом склоне Исторического бульвара, увенчанном зданием Панорамы первой обороны, появилась надпись, которая сразу, еще издали, привлекла ее внимание. Надпись была выложена огромными трехметровыми буквами из плит белого инкерманского камня:
«СЕВАСТОПОЛЬ БЫЛ, ЕСТЬ И БУДЕТ СОВЕТСКИМ!»
Сталина прочла надпись, отмечая каждую букву несколько раз. Невольно улыбнулась. Необычно крупные белые буквы ярко светлели на зеленом фоне молодой травы, они были видны издалека, различались с Корабельной стороны и Северной. А с неба лозунг, наверное, выглядел особенно броско. Немецкие летчики не раз специально бомбили склон бульвара, но стереть надпись не смогли, а поврежденные буквы каждый раз восстанавливали, и новые плитки камня выделялись более светлыми пятнами. Это был не просто лозунг осажденной крепости, а гордый вызов, выражавший общую уверенность в своих силах и твердое убеждение в окончательной победе.
На площади у здания Панорамы девушки и молодые женщины из создаваемых новых отрядов самообороны учились ходить строем, а в стороне, у памятника Тотлебену, другая группа отрабатывала тушение зажигательных бомб.
Сталина Каранель направилась в сторону Инкерманских штолен навестить бабу Ханну, единственную живую душу, близкую и родную, которая осталась у нее на этом свете. Бодрая, суетливая не по годам баба Ханна, всегда заботившаяся о других, а не о себе. Как она там, в штольне? Отец Сталины, Юлий Марк Каранель, старпом, погиб в первые дни войны на крейсере «Москва», о матери она уже давно, более десяти лет, не имеет никаких известий… От бабушки изредка приходили записки, в них она коротко сообщала внучке, что жива и здорова, что в штольне Инкермана «успешно трудится ее цех старушек». Еще она прислала Сталине и ее «боевым товарищам» в Балаклаву две дюжины теплых шерстяных носок и варежек, которые так выручали в зимние холода.
3
Большие воротам в штольню были закрыты.
Сталина, предъявив документы, прошла в маленькую железную дверь и сразу очутилась в ином мире, в душной темноте. После яркого солнца глаза ее никак не хотели привыкать к тяжелому сырому полумраку подземелья. Лампочки горели вполнакала. В горле запершило, и губы сразу ощутили привкус растворенной в воздухе мельчайшей пыли известняка. Со всех сторон, из глубины штольни доносился гул работавших моторов и станков и дробный, как пулеметные очереди, стук отбойных молотков.
