Он терпеливо выждал, покуда весь народ разместился вокруг трибуны. Рядом с Иналом с непривычно понурым видом стоял Астемир.
Сбежались мальчишки. Лаяли на толпу собаки. В сторонке столпились женщины. Боясь помешать мужчинам, они робко перешептывались между собой. О том, чтобы пришли женщины, позаботился сам Инал.
— Ну, Эльдар, расскажи людям, зачем мы сюда приехали, — громко сказал он. — А этих приведите!
И вот на трибуну взошел не Давлет, а Эльдар, в следующую минуту — не все поверили своим глазам — двери аулсовета открылись — и один за другим вышли под конвоем Давлет, Батоко, Муса и Масхуд.
— Пусть стоят здесь, — велел Инал, когда испуганных арестантов подвели к трибуне. — Говори, Эльдар! — И усмехнулся: — Это, ка жется, будет первая речь с вашей трибуны…
Речь Эльдара посвящалась изложению дела, вызвавшего арест. Теперь дело это уже не нуждалось в прежней секретности, а, скорее, требовало решительных мер.
Картина раскрывалась довольно яркая. Слухи о нечистых делишках Давлета и Мусы не только подтвердились, они оказались гораздо скромнее действительности.
Вот уже второй год с помощью «своей руки», как любил выражаться Давлет, то в земотделе, то в шариатских судах канальи, возглавляемые Давлетом, занимались присвоением и перепродажей земельных участков. Преступники обогащались за счет земель, отпускаемых в трудовое пользование. Вот что придумал Давлет! Человека уже нет, а его наделяют землей. Что за беда, если новый владелец не расписывался в получении участка, — ведь Гумар и тот ограничивался прикладыванием к бумаге пальца…
Солидное дело росло. Богобоязненное усердие в сборе средств на постройку прекрасной мечети укрепляло уважение и к Давлету и к Мусе. И вдруг все лопнуло. Как чаще всего и бывает, развязку ускорила случайность. К делу был привлечен и Масхуд по той простой причине, что торговля мясом издавна создала ему большой круг полезных знакомств. Это оценил Муса. Себе на беду Масхуд примирился наконец с Мусою, зараженный страстью к наживе. Тут он и оплошал. Один и тот же участок он продал трижды: одному — просто пахотную землю, второму — засеянное его предшественником поле, а третьему — урожай. И надо же было встретиться всем трем одураченным покупателям. Каждый из них решил, что кто-то крадет у него урожай, и засел подкараулить вора. Тут они и столкнулись лбами, отсюда и пошла разматываться нитка…
Все это Эльдар внятно рассказал с башни Давлета. И все-таки не все сразу поняли, о чем говорит Эльдар, в чем обвиняет он таких почтенных мусульман, как Муса, Батоко, и людей, заседающих в шариатском суде. Раздались требования, чтобы сказали свое слово обвиняемые;
— И казнимые говорят последнее слово. Пусть скажут и Давлет и другие обвиняемые, тем более что Эльдар и прежде ругал Мусу.
— Почему же не сказать и Мусе и Давлету? — согласился Инал, сводя брови. — Пусть что-нибудь скажут в свое оправдание.
Пожалуй, больше всех был напуган происходящим именно Давлет, но все-таки и он получил наконец возможность взойти на башню при таком великом стечении народа. И он взошел и заговорил.
— А для громкости ты, Давлет, обращай голос по ветру! — прокричал дед Еруль. Кому как не Ерулю, мастеру «государственного кри ка», было известно, как следует держать голо ву, в какую сторону говорить на ветру при опо вещении народа!
Немало пытался сказать Давлет в оправдание.
Со слезами на глазах он приступил к перечислению своих заслуг перед односельчанами. Он не забыл ничего. Благодаря кому женщины получили облегчение в «колодезные дни»? Благодаря Давлету. Кто предвидел революцию, когда другие сомневались? Кто, если не народолюбец Давлет? Кто научил людей кричать «ура»? Все он же!
Счет Давлета затягивался. Он не забыл упомянуть, что ведь и башня, с которой Эльдар только что говорил речь, построена им, Давлетом. Когда же он перешел к вопросу о десятой доле, которую, вопреки его протестам, выдают сейчас гяурам, прибывшим с русской реки Индыль, Инал остановил его:
— Довольно! Я второй раз слушаю тебя, болтуна, на многолюдном собрании, и второй раз ты несешь чепуху. Ты еще получишь воз можность оправдываться… Сейчас несколько слов скажу я.
Инал шагнул вперед и встал на ступеньки помоста так твердо, что под его тяжестью ступенька скрипнула и покосилась.
— Слушайте Инала, тамаду от Советской власти, — возгласил Астемир, но голос его был невесел.
Астемир чувствовал себя виноватым перед Иналом. Ведь это он предложил кандидатуру Давлета и обещал при этом помогать новому председателю. А теперь такая беда! Ах, как нехорошо! Почему Эльдар не предупредил это темное дело?
Между тем Инал уже говорил с высоты башни Давлета:
— Да будет счастливым ваш аул! Пусть Советская власть станет теплой рубашкой для каждого из вас!
— Пусть счастье идет к нам по следам твоих ног, — хором отвечали люди, и Инал продолжал:
— Я не чужой вам человек. Аул Прямая Падь на Урухе породнился с вами давно, многие ваши семьи породнились с нашими.
Голос Инала зазвучал еще громче, еще жестче, обладателю такого голоса можно было обходиться без наставлений глашатая Еруля.
— Благодаря трудам Астемира у вас в ауле работает первая в Кабарде самодеятельная на родная школа! Я хочу, чтобы все вы поняли, что это значит!.. Недавно у вас в ауле умер ста рик, который завещал хоронить его по-рево люционному. Старик хотел перед смертью по- чувствовать себя человеком из стана большевиков. Что означает этот случай? Великий свет разливается по всей земле. Все вы знаете нашу легенду о чудесном мгновении. Исполняется мечта того, кто узрел в какое-то мгновение свет над горами. Старик Баляцо постиг это, но важно другое — последнее, что беспокоило умирающего, о чем говорил он: «Я узрел свет чудес, но чудесное мгновение перестало быть чудом для одного человека, а стало чудом для всех. Все могут видеть свет счастливой жизни, приобщиться к нему». Пусть каждый постигнет то, что постиг старик. Но, скажете вы, люди пришли сюда не для того, чтобы слушать Инала. Они пришли на закладку мечети. Верно! Всей мощью революции Советская власть защищает право верующих отправлять свои обряды… Но поймите и это, — Инал перевел дух, — не затем пути народной революции политы кровью, чтобы они затаптывались грязными ногами мошенников, прикрывающихся религией. Вера Магомета давно загрязнена невеждами, паразитами, и теперь они переползают к нам, красный конь уже облеплен ими. К благам Советской власти присасываются те, кто прежде присасывался к честным труженикам и слепо верующим. В этом ли высшая справедливость? Нет, не для того существует шариат, чтобы грязные дельцы обращали законы Корана в свою пользу, вопреки законам совести и Советской власти. Скажу вам: шариатисты — это воробьи, которые чирикают на току, где идет обмолот проса…
Толпа слушала Инала в сосредоточенном молчании. У иных женщин от ужаса перед неслыханно кощунственными словами исказились лица. Инал оперся о перекладину, едва не сломав ее, выждал, и странно спокойно после грозной речи прозвучали последние слова:
— Очень жаль, что нет Казгирея Матханова. Верховному кадию следовало бы все это слышать. Но что делать, Казгирей не прибудет… Да простят мне старики, если я чем-нибудь задел их. Я не собирался их обижать. Мы, большевики, говорим открыто, потому что знаем: нас поймут все те, — и голос Инала опять зазвучал громко и грозно, — кто слышит медь труб, кто видит чудесный свет… Да будет радостной старость всех здесь присутствующих!.. Не омрачайся и ты, Астемир: есть польза в том, что мы допустили к власти жулика Давлета. Это помогло нам вскрыть весь гнойник, снизу доверху. — Инал показал жестом, как высоко забрались иные преступники из шайки Давлета.
При общем молчании — слышались только крики петухов да чей-нибудь кашель — Инал сошел с помоста и неторопливо, твердым шагом направился к женщинам. За ним двинулись Эльдар и Астемир, у которого отлегло от души и он опять весело щурил глаза.
Толпа женщин в черных платках расступи- лась, давая дорогу мужчинам, но мужчины остановились перед ними, и неожиданно усталым голосом Инал спросил:
— Что скажете вы, женщины?
— Да не покарает нас аллах, — отвечала одна из них, в платке, повязанном по самые брови. — Не наше это дело. Женским умом государство богато не станет. Что класть нам в этот котел?
— На языке рассуждающей женщины яд, на языке молчащей — мед, — проговорила Диса, а Данизат уже проталкивалась вперед, чтобы и ей попасть на глаза большому человеку; она говорила:
— Мой бедный растерзанный муж, великий народный тлепш[28] Бот, о, если бы ты слышал слова Инала, видел бы его среди нас!..
Всезнающий Инал, очевидно, все же не знал правды о Данизат, но он понял, что перед ним вдова Бота, и сказал, как бы ей в утешение:
