– Ой, Дэник, зачем же ты спускался? – Она так обрадовалась, что даже немного подпрыгнула на месте. – Открыл бы, и все. Правда, у меня сумки тяжелые… ты догадался, да? Помочь хотел? Ой, ты такой забот…
– Какие еще сумки, чего выдумала? – перебил «заботливый».
– Ну… нас же придурок мой вчера видел, ой, он вечером такое мне устроил, ща поднимемся, расскажу! А то я прям замерзла уже, зубы стучат, щас чайку горяченького… и с коньячком! Надо отметить мое освобождение! А придурок еще пожалеет! Зато я здесь! Все к лучшему, да, любимый?
– Ты… это… – Взгляд «любимого» как-то любовью не светился. – Ты… ну… ко мне нельзя, короче.
– Как это – нельзя? – Она не поверила своим ушам.
– Ну мне тоже свою жизнь надо устраивать… на меня хозяйская дочка глаз положила. Если не упущу, они меня в бизнес возьмут, не век же мне в охранниках ходить. Так что… это… извини… ты… это… ну… позвони как-нибудь… ну… потом, короче. Давай, пока!
И, так же едва-едва приоткрыв железную дверь, Дэник – ее Дэник! – шмыгнул в подъезд. Дверь лязгнула, захлопываясь.
Как же это? Что это? Этого не может быть!
И холодно, в самом-то деле…
Еще одно такси довезло Светочку до подружки, с которой они делили квартиру в «рыночные» времена и которая согласилась приютить ее «ненадолго, на пару деньков, ну, может, на недельку, да я заплачу даже, вот совсем некуда ткнуться, мужики, сволочи, остервенели совсем». В машине она продолжала трястись не то от холода, не то от злости. Как же это?!
Вернуться к «тюфяку»? Нет уж. Его надо будет использовать потом. А Дэник – черт, вот обидно-то! ведь такая любовь была! – Дэник еще локти себе будет кусать, что ее упустил ради какой-то «хозяйской дочки». Потом, когда Светочка все-таки ухватит себе кусок бабкиного наследства! А лучше – все наследство! Чтобы все не только от зависти – от досады полопались!
* * *
– Ади, Адичка моя, он… он… – Голос Кэт в трубке дребезжал, разламываясь на отдельные звуки, и казался очень старым, как будто жизнерадостная, «вечно молодая» Кэт внезапно обрушилась в свой паспортный возраст, а то и дальше. – Я ведь думала… я хотела… я тебе не говорила… я дом купила… на Владимирщине… такой чу… чудный… и сад, и лошадки… у соседей лошадки… соседи такие чудесные… фонд во внешнее управление передала… ну в этот, как его, государственный чего-то там… не помню… Дом купила, – повторила она и шмыгнула носом. – А он… он сказал…
– Кто сказал? – Аркадия вклинилась в сумбурный монолог подруги, чтобы хоть что-нибудь понять. – Продавец?
– Ма-а-алыш! Глебчик! Он… Он сказал… сказал, что я… что я выжившая из ума старуха… и чтоб я сама в своей деревне пасла гусей… там мне самое ме-е-есто… Он, представь, мерзавцем оказался! Мало того что за моей спиной романы крутил, еще и в твою историю вмешался. Ну ту, с браслетом… Мне на него ваша Светка глаза открыла. А я ведь ничего не знала, честное слово!
И она разрыдалась.
– Что случилось? Рассказывай подробности! – потребовала Аркадия, но из трубки доносились только всхлипы. – Так, – довольно сурово подытожила она. – Ты дома? Отлично. Сиди смирно и жди меня. Сейчас приеду…
Перед глазами вдруг поплыла какая-то мутная серая пелена, уши заложило, трубка выскользнула из почему-то влажных, враз похолодевших пальцев…
* * *
День сегодня был не «свадебный», так что возле ЗАГСа царили тишина и спокойствие. Опушенные густым инеем кусты боярышника возле крыльца напоминали гигантские белые кораллы.
Ни машин, разукрашенных лентами, кольцами и куклами, ни веселых разноголосых толп сопровождающих, ни задыхающихся, покусывающих губы невест в пальто и шубах поверх кринолинов. Ни преувеличенно серьезных женихов, на лицах которых сквозь «специальную» сосредоточенность явственно читается растерянное: что происходит, и как мне себя вести? Наверное, такое выражение лица должно быть у сороконожки, которая впервые попыталась сообразить, в каком порядке переставлять ноги – и, разумеется, застыла на месте, запутавшись.
Выражение лица сороконожки, надо же! Что-то мне сегодня всякие глупости в голову лезут. И вообще, зачем меня сюда понесло? Документы о разводе еще через сколько выдадут…
Задумавшись, Михаил чуть не столкнулся с невысокой стройной женщиной.
– Наташа?! – опешил он. – Что ты… что ты тут делаешь?
Она немного нахмурилась, точно припоминая – кто это перед ней? Оглянулась зачем-то на троллейбусную остановку за своей спиной – там клубилась небольшая, но довольно шумная толпа: в соседнем офисном здании завершался рабочий день.
– Здравствуй, Наташа! Так неожиданно… Ты откуда? Что ты тут делаешь? – повторил Михаил.
Она, все так же хмурясь, смотрела куда-то мимо него. Словно за его спиной показывали что-то очень интересное. Хотя ничего там не было, кроме входа в ЗАГС. Дверь ежеминутно хлопала, выпуская наружу не то посетителей, не то завершивших сегодняшний рабочий день женщин. Интересно, почему в ЗАГСах работают одни женщины, подумал вдруг Михаил. Во всяком случае, он никогда не видел там мужчин. Ну если не считать электриков или сантехников.
– Здравствуй… Миша, – с запинкой, без улыбки ответила Наташа. – Я тут. – Она осеклась. – У меня тут дела… были…
Она еще раз оглянулась – подоспевший троллейбус проворно заглатывал офисную публику – и, бросив «извини, я тороплюсь», нырнула в отверстое железное чрево.
Хлюпнув дверями, троллейбус неожиданно шустро отъехал.
Михаил растерянно огляделся. Машину он бросил довольно далеко, в одном из соседних переулков, такси тоже не наблюдалось. Синий троллейбусный тыл виднелся уже в самой дали, у следующего светофора. Безнадежно.
Наташа. Надо же.
Она немного пополнела – совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы не выглядеть пятнадцатилетней девочкой – но в остальном совсем, совсем не изменилась. Тот же высокий серьезный лоб, тот же узел тяжелых русых волос, тот же внимательный, точно внутрь себя обращенный взгляд.
Наташа.
Господи, какой же он был идиот!
Она сказала, что у нее тут дела… Дела… Михаил задумался. Офисное здание возвышалось угрюмым серым айсбергом или даже скорее «Титаником», насмешливо подмигивая стеклопакетами всех своих восьми этажей. Муравейник. Может, начать завтра с утра обходить все тутошние офисы, спрашивая, не заходила ли к ним вчера симпатичная блондинка Наталья… м-да, с неизвестной фамилией. В школе она была Красовская, потом он, злясь сам на себя, усмехнулся, потом Матвеева, а сейчас – да кто ж ее знает! Вполне могла еще двадцать раз фамилию сменить. Нет, ну двадцать вряд ли, но, к примеру, три – запросто. Да, собственно, и одного раза довольно. Глупо думать, что после их развода Наташа больше не вышла замуж. Такая красивая женщина… Идиот! Такая домашняя, идеальная жена, мечта любого мужчины… Трижды идиот! И четырежды, раз сам себя убеждает, что – нет, ни в коем случае Наташа не могла больше ни за кого… Самовлюбленный дурак. Ах да, она же так его любила… Вот то-то и оно: она любила, а он так ее обидел. И втройне глупо надеяться, что она его помнит, потому что она «не такая», потому что вернее и преданнее человека на всем белом свете нет. Да ладно! Что он знает о силе ее обиды? Что он знает о самой Наташе? Да, если на то пошло, что он вообще знает о женщинах? После давешнего Светочкиного… как бы это помягче… кульбита приходится признать, что о женщинах он не знает ничего.
Зато точно знает одно: сегодняшняя встреча – не случайность. Судьба решила подарить ему еще один шанс. Ведь он же все эти годы Наташку вспоминал – только боялся признаться себе, что глупость тогда сделал. Как можно! Ну вот хоть теперь признался. Да, глупость несусветная. Но… может быть… в конце концов, они же встретились сегодня? Хотя Москва – гигантский город. И вообще Наташа могла двадцать раз уже отсюда уехать. Например, в Австралию. Или в Аргентину, почему нет? Но не уехала же!
Шанс.
Михаил внимательно оглядел возвышающийся слева серый «Титаник». Интересно, сколько в том здании офисов? Восемь этажей, даже если по двадцать на этаже… Эдак можно до будущего года ходить, причем сотрудники успеют сто раз забыть давнюю посетительницу.
Надо подойти к делу как-то более… рационально. Михаил любил рациональность. Ну ладно, ладно, развод с Наташей рациональным не назовешь, но сейчас-то можно «разум включить»? Все-таки большой уже «мальчик». Э-эх, как жалко, что Аннушки, дочки Аркадии Васильевны, уже нет давным-давно, она точно бы что-нибудь посоветовала. Она даже в шестнадцать лет рассуждала, как… И как ее угораздило до монастыря додуматься…
Все, хватит. Надо порассуждать, действительно. Попытаться как-то минимизировать усилия, чтоб не пришлось в самом деле до следующего Нового года обходить здешние конторы.
Наверняка внизу есть список всех офисов. Для начала можно попытаться исключить те, куда она точно не могла бы зайти. Ну, скажем… в охранное агентство. Хотя… может, ей квартиру – или даже дом – нужно на охрану поставить. Или… в представительство Ханты-Мансийской буровой компании. Да уж. Или… в мужскую парикмахерскую. Очень смешно. Да, вряд ли среди двухсот, или сколько их там, контор найдется много «чисто мужских», вроде мужской парикмахерской. Тем более что туда можно не ради стрижки зайти, а, например, с подругой поболтать. Может же Наташина подруга работать в мужской парикмахерской?
