– С Алексом? – внезапно вскинула голову Лайза. – Да ведь с ним же нельзя поссориться! Ему ни до чего нет дела, из-за чего же ссориться с ним! – Уже не пытаясь сдержаться, она заплакала. – Ой, простите... Мне не нужно было говорить это, но...
– Но это правда, – мягко произнес Марш. Встав, он подошел к Лайзе и обнял ее за плечи. – Все верно, Лайза. Мы все знаем, каким стал Алекс после аварии, и тоже тяжело переносим это... А теперь рассказывай.
Съежившись на краешке кресла, Лайза вытирала глаза отцовским платком.
– Мы действительно сначала слушали музыку, ко я хотела поговорить о миссис Льюис, а Алекс... он не хотел. То есть он говорил, но такие ужасные вещи... понимаете, как будто ему все равно, что случилось с ней и кто сделал это... Ему... ему даже все равно, что ее больше нет. – Она взглянула на Кэрол. – Мама... он сказал, что никогда и не знал ее... то есть миссис Льюис... а если бы даже знал, это ничего бы не значило. Мол, все когда-нибудь умрут, и нечего делать из этого... – она недоговорила и снова начала тихо всхлипывать, уткнувшись лицом в платок.
В комнате воцарилось долгое молчание. Встав, Кэрол подошла и села рядом с дочерью. Марш пристально посмотрел на жену.
– Но... но это же ничего... – начала было Эллен, но Марш оборвал ее.
– Как бы то ни было – говорить подобное он не имеет права! Он достаточно умен, чтобы сознавать – иногда лучше промолчать, хотя бы в данном случае... – Повернувшись, он направился к лестнице, ведущей наверх.
– Оставь его в покое, Марш! – крикнула Эллен вдогонку мужу, но тот уже поднялся на верхнюю площадку лестницы. Эллен, с дрожащими губами, повернулась к Лайзе.
– Но ведь правда, Лайза, – тихо произнесла она, – это... это же еще ничего не значит?
* * *
В комнату Алекса Марш вошел без стука, стиснув зубы от гнева и тяжело дыша. Алекс лежал на кровати, держа в руках книгу, из динамиков проигрывателя доносились звуки негромкой музыки. Увидев отца, Алекс отложил книгу и убавил звук.
– Гости уже ушли, да?
– Еще нет, – с нажимом произнес Марш. – Из-за тебя, между прочим. Какого дьявола ты тут наговорил? – Но прежде чем Алекс успел ответить, Марш продолжал гневным голосом: – Ничего, не трудись. Лайза и так уже нам все рассказала. Я же хочу знать только одно – почему ты это сказал. Лайза сейчас внизу, плачет, и не могу сказать, чтобы мне это казалось странным.
– Плачет? Из-за чего?
Марш всматривался в лишенное всякого выражения лицо сына. Неужели он действительно не понимает – из-за чего? И понял – да, это возможно, Алекс действительно не сознает, какое действие могут оказать на нормального человека его слова.
– Из-за того, что ты тут наговорил ей, – повторил он. – О миссис Льюис и о том, что она умерла.
Алекс пожал плечами.
– Я никогда не знал эту миссис Льюис. Лайза хотела поговорить о ней, но я не мог – я же ее никогда не видел.
– Дело не в этом, Алекс, – Марш не узнавал собственного голоса. – Ты еще сказал, что все умрут – и неважно, мол, когда и как, и...
– Но это же правда? – вскинул на отца глаза Алекс. – Все действительно когда-нибудь умрут. И если так, то к чему делать из этого проблему?
– Алекс, миссис Льюис убили.
Алекс кивнул.
– Но ведь из-за этого она не оживет, верно?
Марш глубоко вдохнул – и заговорил, медленно подбирая слова и глядя в упор на сына:
– Алекс, есть вещи, которые тебе придется понять... или просто принять на веру, если они сейчас для тебя ничего не значат. Я говорю о чувствах... о чувствах и об эмоциях.
– Про эмоции я знаю, – откликнулся Алекс. – Только я никогда их не испытывал.
– Вот именно. Но другие люди, понимаешь ли, испытывают их. И ты, когда выздоровеешь, тоже начнешь испытывать. Но даже сейчас тебе нужно быть осторожнее, потому что своими словами ты можешь случайно обидеть людей, которые окружают тебя.
– Даже если я сказал им правду?
– Даже если ты сказал им правду, – подтвердил Марш. – Ты должен запомнить – как бы ты ни был умен, всей правды ты все равно не знаешь. Например, ты не знаешь, что боль может испытывать не только тело, но и чувства людей. Вот почему ты обидел Лайзу. Ей... ее чувствам стало больно от того, что ты сказал. Она очень любит тебя, а из-за твоих слов ей показалось, что тебе совсем нет дела даже до нее...
Алекс молчал. Наблюдая за ним, Марш не мог понять, думает ли он сейчас над его словами. И в этот момент Алекс заговорил:
– Понимаешь, папа... я действительно не думаю, что мне, как ты сказал, до чего-то есть дело. По крайней мере, у меня это не так, как у других людей. Наверное, это и мешает мне выздороветь. И, наверное, поэтому доктор Торрес считает, что выздороветь полностью я не смогу никогда. Потому что у меня нет, как у других людей, этих самых эмоций и чувств, и, наверное, никогда не будет.
Бесстрастность тона только усилила отчаяние, сквозившее в словах сына. Внезапно Маршу захотелось взять его на руки, как он это делал, когда Алекс был еще малышом. Но сейчас это не заставит Алекса чувствовать себя увереннее и не избавит его от одиночества. Потому что Алекс не испытывал неуверенности и не чувствовал себя одиноким. Он вообще ничего не чувствовал.
Совсем ничего. И он, Марш, ничего с этим не мог поделать.
– Да, Алекс, ты прав, – сказал он тихо и, протянув руку, слегка сжал плечо сына. – Как бы я хотел, сынок, хоть чем-то помочь тебе. Чтобы ты стал таким, как прежде. Но я не в силах.
– Ничего, папа, – ответил Алекс. – Это не больно, и я все равно не помню, каким я был.
Марш безуспешно пытался проглотить застрявший в горле комок.
– Ничего, сынок, – наконец выдавил он. – Я знаю, что тебе приходится трудно, и знаю, как ты стараешься. И мы – все вместе – преодолеем все. Это я тебе обещаю. Так или иначе – но мы победим. – Марш поспешно вышел из комнаты. Он не хотел, чтобы Алекс заметил выступившие слезы.
Десять, минут спустя, собравшись с силами и взяв себя в руки, Марш спустился вниз и подошел к Лайзе.
– Он просит прощения, говорит, что вовсе не хотел обидеть тебя.
Но через четверть часа, когда Кокрэны ушли, он устало подумал – вряд ли кто-нибудь ему поверил... Сам он теперь верил только себе.
* * *
Проснувшись, Алекс с минуту не мог понять, где находится. Наконец он узнал стены своей комнаты – и в ту же минуту в мозгу с ужасающей четкостью предстал только что увиденный сон.
Он помнил его до мельчайших подробностей и готов был поклясться, что сам являлся участником сна, но в то же время понимал – это лишь сон.
Он был в доме, очень похожем на их собственный, с белыми оштукатуренными стенами и полом, выложенным плиткой. Он стоял в кухне и разговаривал с женщиной – и хотя раньше он никогда не видел ее, сразу понял: это Марта Льюис.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
