повез на экспертизу Корнею Чуковскому. Мы записали на магнитофон непосредственную реакцию Чуковского на прослушанную запись и его свидетельство: «Голос похож и тембр похож». Позже, когда эта фраза была вмонтирована рядом с блоковской фонограммой («Кругозор», 1975, № 10), я убедился, как ценен был совет Андроникова: насколько интереснее и
достовернее (курсив мой. –
В. З.) стала пластинка!504
Работая с историческими записями одновременно и как реставратор, и как их комментатор, Шилов искусно добивался создания эффекта достоверности. Именно в этой перспективе – создания и поддержания аутентичности как одного из основных слушательских эффектов – ниже я рассмотрю другие техники слушания, которые предлагал Лев Шилов.
Шум времени
Начало работы Льва Шилова со звукозаписями относится к 1964 году505, то есть к излету эпохи оттепели. В эти годы самым активным публикатором звукового наследия писателей был литературовед и мемуарист Ираклий Андроников506.
Слово «звукоархивист» появилось и получило широкое распространение в 1977 году, когда отмечалось столетие изобретения звукозаписи. Андроников же стал звукоархивистом еще в середине пятидесятых годов, когда, первым из литературоведов осознав всю важность этого нетрадиционного вида литературных документов, заинтересовался старыми записями авторского чтения, стал извлекать их из архивов и частных собраний, доказывать необходимость восстановления наиболее ценных фонограмм голосов писателей, певцов, актеров…507
Андроников знакомил слушателей с литературными звукозаписями во время радиоэфиров, всегда сопровождая их своими комментариями. Инициатор создания Гостелерадиофонда Владимир Возчиков, ведущий передачи «Литературные вечера» Юрий Гальперин и многие другие ключевые фигуры российской звукоархивистики второй половины ХX века, включая Шилова – все они так или иначе испытывали на себе воздействие того нового типа обращения со звукозаписью, за которым стоял Андроников:
Заслуга Андроникова состоит не только в том, что он стал регулярно вводить в передачи старые записи. Он дал образцы, «высвечивания» наиболее важных сторон этих звукодокументов, выработал разнообразные формы емких характеристик писателя и того произведения, которому предстоит сейчас зазвучать в эфире.
Пример Андроникова учит умению преподносить перед микрофоном звуковой архивный материал. Его пояснения вводят слушателя в литературную обстановку тех лет, когда была сделана запись, делают понятным, почему он выбрал для передачи или пластинки то или иное стихотворение. В некоторых случаях Андроников обращает внимание слушателя на отличие текста фонограммы от печатного текста или дает общее представление о месте воспроизводимого фрагмента в строе всего произведения508.
Основная особенность подхода Ираклия Андроникова была связана с его отношением к звукозаписи как артефакту культурной памяти: фонодокумент оказывался включен в нарратив, становился частью композиции и сопровождался развернутым историко-культурным комментарием. В композициях Ираклия Андроникова, кроме того, был важен и мемориальный аспект: сам автор располагал себя как бы на границе двух культур – современной и ушедшей. Это пограничное состояние допускало в том числе и воспоминания ведущего о том или ином явлении или факте, имевшем отношение к писателям, о которых он рассказывал.
Взяв многое у Андроникова, Лев Шилов предлагал слушателям нечто новое по сравнению со своим предшественником. В своих повествованиях он закономерно пользовался приемами, которые находил в современных ему массмедиа. Примером новаторской работы с фонодокументами в 1960–1970‐е годы служат аудиоприложения (в виде гибких пластинок) к журналу «Кругозор» (выходил с 1964 по 1992 год), с которым сотрудничал Шилов509. «Кругозор» много работал с классическим жанром радиовещания – звуковым репортажем. Жанр репортажа исключительно важен и в самоописании работы Льва Шилова. Обращение к нему характеризовало новый этап работы с историческими звукозаписями: это влияло как на характер комментирования, так и на выбор звукозаписей. В книгах Шилова можно встретить множество отсылок к репортажу, – и к жанру, и к описанию слушательского эффекта. Они встречаются, например, в фрагментах, посвященных работе со звукозаписями Льва Толстого:
То, что Александр Борисович [Гольденвейзер] употребил здесь несколько необычное для современного слуха слово «живать», и то, что он назвал Толстого Лёв Толстой <…> – все это превращало в воображении радиослушателей звукозапись, сделанную в начале пятидесятых годов, как бы в репортаж из дней совсем давно прошедших, в «прямую трансляцию» из Ясной Поляны начала века510.
Может показаться, что репортаж с его нацеленностью на эффект присутствия противоречит установкам культурной памяти. Но обращение к нему может быть рассмотрено и с точки зрения создания эффекта подлинности фонодокумента, важного для слушательского опыта. Радиожурналист и редактор В. Возчиков писал:
Вообще радиофильмы историко-документального плана, как правило, требуют сопоставления хронологически далеких голосов. Сама их сущность – в эффекте своеобразного путешествия во времени. Количество временных пластов может быть различным; в простейшем случае их два: конкретный, определенный период прошлого и настоящее.
Так, в одном из радиофильмов, который был подготовлен автором этих строк совместно с Л. Шиловым, сочетались два ряда порознь существовавших исторических свидетельств: книга О. Берггольц «Говорит Ленинград», посвященная героическому труду работников ленинградского радио в дни блокады, и найденные в архивах удивительные, потрясающие записи, сделанные в осажденном городе. Воспоминания и стихи поэтессы по-новому, изнутри освещали эти записи, раскрывали, чего стоила несокрушимая твердость духа, которой пронизано было каждое слово незабываемых блокадных репортажей511.
В этой же «репортажной» перспективе может быть рассмотрена часто используемая Шиловым метафора «шум времени», перебрасывавшая своего рода мост между собственным реставраторским подходом и слушательским опытом.
«Шумом времени» Шилов называл различные шумы, связанные с техническими дефектами записи, которые сопровождали голос писателя при воспроизведении звукозаписи. Восходящее к Мандельштаму словосочетание было заимствовано Львом Шиловым из стихов Якова Хелемского, посвященных литературным пластинкам Маяковского:
Давнишние записи слабого качества.
Сквозь времени шум и шуршание диска
Внезапно доносится голос раскатистый,
Звучащий до невероятия близко512.
Помехи были означены Шиловым, а вслед за ним и современниками-слушателями как звуковое воплощение временной дистанции, которая отделяла их от времени поэта. Подход, связанный с сохранением шумов в звукозаписях, был новым в те годы513 и отвечал на слушательский запрос, чутко уловленный Шиловым. Желание сохранить «шум времени» на записях было вызвано установками современной культуры: акцентирование дистанции было необходимо, чтобы фонодокумент воспринимался как аутентичный. Реставрированная запись Александра Блока была впервые опубликована в 1967 году в звуковом журнале «Кругозор», затем в радиопередаче «Литературные вечера». Отзыв на нее в книге А. Горелова «Гроза над соловьиным садом», который Лев Шилов цитирует в своей книге, служит замечательным примером осмысления технических недостатков звукозаписи как важной составляющей слушательского опыта:
Казалось, что слова звучат независимо от дребезжащей техники, живые слова
