Оба солнца окружала небывалая свергающая россыпь звезд скопления Геркулеса, не тонувшая в солнечном свете благодаря специальным поляризованным объективам. Это было похоже на густо рассыпанную алмазную пыль — желтую, белую, голубую и красную.
— Ничего, — вздохнул Саймон.
— А по-моему, неплохо, — отозвался сидевший в гостиной врач Гроот Новенаагль — небольшого роста, полный человек, которого никто не называл иначе, чем «Нови».
— А где Малышка? — спросил он и нагнулся над Саймоном, глядя ему через плечо слегка близорукими глазами. Саймон покосился на него.
— Она называется не «Малышка». Если вы имеете в виду планету Трою, то в этой проклятой мешанине заезд ее не видно. Эта картинка годится разве что для научно-популярного журнала. Толку от нее немного.
— Жаль… — разочарованно протянул Нови.
— А вам-то какая разница? — спросил Саймон. — Предположим, я скажу вам, что одна из этих точек — Троя. Любая. Вы все равно не отличите ее от других, так зачем вам это?
— Нет, погодите, Саймон. Пожалуйста, не изображайте такое презрение. Это же вполне законное чувство. Мы ведь будем жить на Малышке. Как знать, может быть, на ней мы и умрем…
— Нови, здесь нет ни слушателей, ни оркестра, ни микрофонов, ни фанфар зачем ломать комедию? Мы там не умрем. Если и умрем, будем сами виноваты, да и то скорее всего — от обжорства.
Это было сказано так, как обычно люди с плохим аппетитом говорят о любителях поесть, будто скверное пищеварение неотделимо от безупречной добродетели и интеллектуального превосходства.
— Умерло же там больше тысячи человек, — тихо сказал Нови.
— Верно. Во всей Галактике умирает миллиард человек в день.
— Но не так.
— Не как?
Нови ответил, как обычно, лениво растягивая слова, хотя это стоило ему некоторого усилия:
— Решено этот вопрос обсуждать только на официальных заседаниях.
— Нечего тут и обсуждать, — мрачно сказал Саймон. — Это просто два обыкновенные звезды. Будь я проклят, если знаю, зачем вызвался лететь. Наверное, просто потому, что представился случай увидеть вблизи необычно большую звездную систему троянского типа. И еще — взглянуть на пригодную для обитания планету с двойным солнцем. Не знаю, почему я решил, что в этом есть что-нибудь удивительное.
— Потому что вы подумали о тысяче погибших мужчин и женщин, — сказал Нови и торопливо продолжал:
— Послушайте, не можете ли вы мне сказать, что такое вообще «планета троянского типа»?
Врач стойко выдержал полный презрения взгляд собеседника и добавил:
— Ладно, ладно. Ну, я не знаю. Вы тоже не всё знаете. Что вы знаете об ультразвуковых разрезах?
— Ничего, — ответил Саймон, — и, по-моему, это очень хорошо. Я считаю, что всякая информация, выходящая за пределы прямой специальности, бесполезна и требует пустой траты умственного потенциала. С точкой зрения Шеффилда я не согласен.
— А все-таки я хочу знать. Конечно, если вы можете объяснить.
— Могу. Правда, об этом говорилось в первом информационном сообщении, если вы его слушали. У большинства кратных звезд — а это значит, у трети всех звезд, — есть какие-нибудь планеты. К сожалению, они обычно непригодны для жизни. Если они достаточно далеки от центра тяготения звездной системы, чтобы иметь более или менее круговую орбиту, то на них так холодно, что их покрывают океаны жидкого гелия. Если же они достаточно близки, чтобы получать тепло, то их орбиты так неправильны, что по меньшей мере один раз за оборот они приближаются к какой-нибудь из звезд настолько, что на них и железо бы расплавилось. А здесь, в системе Лагранжа, все не так, как обычно. Обе звезды — Лагранж-I и Лагранж-II — и планета Троя со своим спутником Илионом находятся в вершинах воображаемого равностороннего треугольника. Ясно? А такое расположение, оказывается, устойчиво; только ради чего угодно, не спрашивайте меня, почему. Считайте, что это мое профессиональное мнение.
— Мне никогда не пришло бы в голову подвергать его сомнению, — пробормотал вполголоса Нови. Казалось, Саймон остался чем-то недоволен, но продолжал:
— Вся система в целом вращается вокруг общего центра. Троя всегда находится в ста миллионах миль от каждого из солнц, а солнца — в ста миллионах миль друг от друга.
Нови почесал ухо. Он был как будто не совсем удовлетворен ответом.
— Это все я знаю. Я все-таки слушал информационное сообщение. Но почему это называется «планетой троянского типа»? Что за «троянский тип»?
Тонкие губы Саймона на мгновение сжались, как будто он усилием воли сдержал резкое слово.
— У нас в Солнечной системе тоже есть такое сочетание. Солнце, Юпитер и группа мелких астероидов образуют устойчивый равносторонний треугольник, А астероидам были даны имена Гектора, Ахиллеса, Аякса и других героев троянской войны. Поэтому… Есть необходимость продолжать?
— И это все? — спросил Нови.
— Да. Теперь вы больше не будете ко мне приставать?
— О, пропадите вы пропадом.
Нови встал, оставив возмущенного астрофизика, но за мгновение до того, как его рука коснулась кнопки на дверном косяке, дверь скользнула вбок, и в гостиную вошел Борис Вернадский — широколицый, чернобровый и большеротый геохимик экспедиции, отличавшийся неумеренным пристрастием к рубашкам в мелкий горошек и магнитным запонкам из красного пластика. Не обратив никакого внимания на раскрасневшееся лицо Нови и каменное выражение на физиономии астрофизика, он сказал:
— Братья-ученые, если вы внимательно прислушаетесь, то услышите там, наверху, а капитанской каюте, такой взрыв, какого еще никогда не слыхали.
— Что случилось? — спросил Нови.
— Капитан взял в оборот Аннунчио — этого драгоценного мага и чародея, с которым так носится Шеффилд, и тот понесся наверх с налитыми кровью очами.
Саймон, до сих пор слушавший его, фыркнул и отвернулся.
Нови сказал:
— Шеффилд? Но ведь он и сердиться не умеет. Я никогда не слышал, чтобы он повысил голос.
— На этот раз он не выдержал. Когда он узнал, что мальчишка ушел из своей каюты, не сказав ему, и что капитан его кроет… Ого-го! Вы знали, что он уже гуляет. Нови?
— Нет, не знал, но это не удивительно. Такая уж штука космическая болезнь. Когда она тебя одолевает, кажется, что вот-вот умрешь. Даже хочется, чтобы поскорее. А через две минуты все как рукой снимет, и чувствуешь себя здоровым. Слабым, но здоровым. Я утром сказал Марку, что мы завтра садимся. Вероятно, это его и вылечило. Мысль о близкой посадке на планете творит чудеса при космической болезни. Ведь мы в самом деле садимся, правда, Саймон?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
