— Сколько времени до прихода корабля? — спросил Марти де Кервалор.
— Ох уж это нетерпение молодежи! — вздохнул Робин де Фарт. — Эти суда похожи на доисторические парусники: известно, когда они отплывают, но неизвестно, когда приплывают. Вам плохо в нашем дорогом Городе Космоса?
Марти мог не отвечать старому сиракузянину: его усталые глаза, редкая бородка, неопрятный вид, мятый костюм — все в нем выражало скуку, презрение, тоску.
Оба сиракузянина все дни просиживали в одном и том же ресторане в квартале скоджей. Сидя перед чашкой горячего кове, черного густого напитка, они убивали время, вспоминая о прелестях родной планеты. Для молодого Кервалора присутствие со-планетянина в этом закрытом опасном мире, где он задыхался, было глотком свежего воздуха.
Два стандартных месяца назад обнаженный и покрытый кровью Марти материализовался в приемном тамбуре деремата. Не успел он оправиться от воздействия эффекта Глозона, обычного недомогания при переносе клеток, как робот связал его ремнями, лишив подвижности. Затем автоматические пинцеты сбора клеток и магниторезонансные зонды вцепились в него, как стервятники в падаль. Робот впрыснул ему снотворное. Он заснул, пришел в сознание в длинной полосатой тунике. Он лежал в огромном дортуаре, куда направляли «временных», категория случайных посетителей, деловых людей извне или эмигрантов, чьи дела по окончательной натурализации еще не были завершены.
Администраторы долго допрашивали Марти о причинах его нахождения в стенах города. Если не считать нескольких деталей — он постарался обойти молчанием ритуал жертвоприношений и коллективного совокупления ярых воинов Машамы, — он сказал правду: он участвовал в революционном движении на Сиракузе, их предали и уничтожили силами общественного порядка. Сам он успел проскользнуть в деремат в момент, когда полицейские ворвались в их тайное убежище.
— Деремат? — удивился один из администраторов. — Я думал, что все дерематы контролируются полицией и крейцианской Церковью.
— Среди нас был сын директора МТК. Он заполучил неисправный деремат до отправки в переплавку и отремонтировал его...
— Опасно материализоваться в стенах города... Один неверный жест — и роботы впрыснули бы тебе мышьяциан и выбросили в пространство. Почему у тебя на теле кровь? Ведь на тебе нет ран...
— Мы... дрались с полицейскими... Один раненый упал на меня...
— Раненая. Анализ крови категоричен: кровь принадлежит женщине.
— Может быть... Все произошло так быстро...
— Просишь ли ты статуса свободного горожанина космоса?
— Не знаю...
Администраторы удалились на совещание. Через час один из них, мужчина лет пятидесяти, вернулся и произнес вердикт: Марти назван «временным» и должен дождаться прилета корабля видука Папиронды.
— На какие деньги собираешься жить?
Марти пожал плечами.
— Ты уже не на Сиракузе! Здесь воздух, жилье и еда оплачиваются. Что ты умеешь делать?
Молодой Кервалор счел, что нет смысла рассказывать о беззаботном существовании отпрыска знаменитой сиракузской семьи.
— Особой профессии у меня нет...
— В таком случае будешь приписан к службе очистки и переработки отходов. Этим оплатишь воздух, жилье и еду. Но если хочешь отправиться на корабле Папиронды, придется потрудиться, чтобы заработать деньги. Много денег.
— Как?
— Увидишь. Для красивого парня, к тому же сиракузянина, случай всегда представится.
С этого дня для Марти началось новое и трудное существование. Город, гигантское скопление восстановленных античных кораблей, соединенных герметичными переходами — главными улицами, — делился на шестнадцать кварталов. К исходному населению, состоявшему из раскатта, людей, внесенных в Индекс, политических противников империи или уголовников, присоединились эмигранты, бедные люди с ближайших планет, которых влекли миражи города, как светлячков космоса. Резкий демографический рост вынуждал администраторов искать новые решения, чтобы увеличить возможности приема новых граждан. Они уже добавили тридцать кораблей к начальному ядру, но, поскольку было все труднее найти корабли в хорошем состоянии — распространение в течение семисот лет дерематов вызвало уничтожение или отправку на свалку тысяч космических кораблей, — город достиг критической точки развития. Кварталы (лучи звезды) стали городами в городе со своим собственным правительством, своей милицией, и горожанам было все сложнее жить в рамках федерального устройства. Криминализация и войны между бандами достигли опасных пределов. Понадобилось всего пятнадцать стандартных лет, чтобы превратить в кошмар мечту о свободе нескольких раскатта-гуманистов.
Кроме кислородной станции и службы оздоровления, администраторы контролировали систему обороны, позволявшую противостоять любому нападению со стороны императорских войск, обосновавшихся на соседних планетах. Как член службы очистки, Марти получил красный комбинезон, респиратор и волновой ключ — маленькую магнитную карту, которая висела у него на шее.
Мусорщики, которых звали Пунцовыми, были единственными гражданами, которые могли посещать все шестнадцать кварталов, не опасаясь за свою жизнь. Без них километры стальных труб, объединяющих корабли, быстро были бы заполнены отходами, превратившись в вонючие свалки. Космический город с тремя сотнями тысяч жителей, теснившихся в маленьких квартирах-каютах, проулках-коридорах и общежитиях, производил невероятное количество отбросов. К этому добавлялись отсутствие дисциплины и общая безалаберность. Дикие свалки плодились сами собой, а мощные вентиляторы гнали мусор к аэрационным решеткам, к генераторам искусственной гравитации и в якорные турбины.
Для человека вроде Марти де Кервалора, привыкшего к роскоши и лени, работа мусорщика, физическая, тяжелая и неблагодарная работа, казалась пребыванием в аду. Он научился скользить во вращающихся узких трубах, чтобы изгнать из них с помощью омикронных генераторов органические отходы. Спускаться в трюмы, когда на ногах висят тяжелые металлические башмаки, а лицо закрыто респиратором, чтобы очистить эвакуационные отверстия, забитые синтетическими обломками. Лезть в верхние кессоны корпусов, чтобы удалить металлическую пыль, оставленную ремонтными зондами. Вначале он думал, что умрет от усталости. Мышцы болели, их сводило, они стали тверже дерева. Многочисленные царапины на лице, шее и руках воспалились, превратившись в отвратительные гнойные нарывы, причинявшие при вскрытии острую боль. Когда он возвращался в дортуар после десяти часов работы, то прямо в одежде падал на подвесную койку. У него даже не было сил освежиться под общим душем или доползти до столовой. Он почти в беспамятстве лежал, скорчившись на койке, выжатый до предела, и по его исхудавшим щекам текли слезы. Гордые воины Машамы мечтали о славных завоеваниях, о звоне холодного оружия, о пролитии благородной крови в поединках, а теперь единственными противниками молодого Кервалора, которым он мог бросить вызов, были экскременты мрачного космического города. Он спрашивал себя, что сталось с остальными... С прекрасной Аннит. Сейчас он горько сожалел, что оскорбил ее чувства... Гнили ли они в темницах Орга, планеты-каторги? Мучались ли на огненных крестах? А Эммар Сен-Галл... Какие выгоды извлекла из своего предательства эта куча гнусного жира? Сон захватывал Марти на пике горьких сожалений и уносил на берега ужасных кошмаров.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
