Гидростроем — радио на большие расстояния тут не работает, а телефонные линии по диким местам прокладывать никто не будет — всё равно оборвут.
Так что если кто-то из Юриков сейчас заартачится — это будет звоночек, и весьма громкий. Ну, друзья мои?..
Не заартачился никто. Правда, Дьяченко поджал губы, но, подумав, сказал, что вариант не самый плохой, и предложил Колтырину пересесть назад — оттуда обзор лучше. Тент мы, конечно же, убрали сразу, едва отъехав от города — благо погода ещё с утречка опять то ли обрадовала, то ли огорчила привычной жарой и небом без единого облачка.
Километров пять, а то и больше, отмахали без проблем. Дорога чем-то напоминала участок от Виковщины до Князево — видно, что ездят, но нечасто. Правда, машина ни разу не попыталась увязнуть — на дороге большей частью сохранились фрагменты давно уже убитого асфальта, сквозь который густо проросла трава, а эта «композиция» сама по себе неплохо укрепляет проезжую часть — хотя ровной её, конечно, не делает. Попади сюда на «пузотёрке» — останешься на первой же кочке…
Собственно, первый кусок дороги, стиснутый с двух сторон лесом, меня волновал больше всего — потому что дальше начинаются поля и несколько одиноких деревушек. И не ударишь внезапно, и уходить некуда. Более-менее эффективно тут можно напасть разве что большими мобильными силами, но у изгоев таких обычно нет, а бандитов успешно гоняют боевая группа и гидростроевские силы самообороны… Когда дорога всего одна — всё оказывается нанизано на неё, как бусины на нитку.
Лес у дороги — почти диагноз… Летяг, устроившихся на верхушках, Колтырин заметил быстро — двух или трёх подпалил, ещё трёх я снял из Юркиного СКСа. Было их больше, но остальные, несмотря на исключительную наглость представителей этого вида, так и остались на деревьях, предпочли не нападать. А всё-таки шикарная штука этот карабин, как только представится возможность — надо брать. Жаль, что патроны с серебряными пулями для СКС получает только Патруль, да и то под отчёт.
Покровское проскочили — у меня в отношении него были сомнения, там при желании и БТР можно спрятать в заброшенной деревне, только вот у изгоев ничего подобного нет. А вот церквушка там есть — заброшенная, конечно. Никакого толку заезжать — особенно при том, что пришлось бы влезть в узкий аппендикс… нет, не стоит оно того.
И две старые церкви ещё есть дальше — в Чернышёво, на пригорке. Если там чисто — точнее, если Колтырин это подтвердит — вполне можно уйти с маршрута, это метров триста в сторону, не больше. Кстати, это будет отличным оправданием, почему я предложил свернуть на эту дорогу…
Я на мгновение прикрыл глаза — и когда открыл, первым делом захотелось их протереть. Мы ехали как обычно, только мотор шумел глухо, словно уши заложило. Перед глазами плыла пелена, будто машина шла ранним утром сквозь пласты висящего над дорогой тумана. Было не то чтобы промозгло, но откровенно прохладно.
— Испугался? — услышал я сзади, почти у самого уха, знакомый, чуть хрипловатый голос. Тонкие руки обвили мою грудь, и я увидел чуть ли не перед носом пальчики с аккуратными овальными ногтями, покрытыми лаком всё того же сиреневого цвета. Пахнуло ароматом незнакомых духов — нежным и терпким одновременно.
— Я с тобой ёжика рожу когда-нибудь, — машинально буркнул я. Голос опять прозвучал так, словно у меня заложены уши. Повернул голову — рядом Дьяченко как ни в чём не бывало ведёт машину. Вот так… опять глюк. Мой личный.
Люба засмеялась — словно колокольчик зазвенел:
— Побудь со мной…
— Сгинь, ведьма, — вздохнул я.
А хочу ли я, чтобы она исчезла вот прямо сейчас? Серьёзно, положа руку на сердце?
Не уверен…
— Сгину, если ты правда этого хочешь, — хихикнула женщина, легонько касаясь губами моей левой щеки — и я почувствовал, как в крови разгорается огонь. Накрыл её руку своей — она её не убрала.
— Не хочешь, — резюмировала женщина. — А говоришь…
— Почему они хотели тебя убить? — сделал я очередную попытку.
— Тебя ведь тоже вчера вечером хотели убить, — судя по движению рук, женщина пожала плечами. — Ты можешь сказать — почему?
Я вспомнил бешеные глаза изгоя, направившего на меня пистолет:
— Он испугался.
— Может, и те трое тоже испугались?
— Тебя?
— Я же ведьма, меня нужно бояться. А тебя?
— Его убили почти сразу. Может, он испугался смерти?
— Он просто увидел её в тебе. Разве нет?
Хм. Интересно нынче рассуждает мой «внутренний голос»… А ведь в этом есть резон. Мог изгой почувствовать близкую смерть? Мог, легко — у изгоев обычно обострённое чувство опасности, ибо жизнь такая.
Но вот только не выстрели он в меня — скорее всего остался бы жив. Не складывается что-то…
— В тебе, в тебе, — нежно сказала Люба. — Ты же пришёл туда за его смертью. И ты её получил.
— Мне не нужна была его смерть, — я откинулся на спинку сиденья. — Мне нужны были ответы.
— А ты не думаешь, что некоторые ответы могут нести смерть?
Я не думаю — я знаю это. Вопрос — как этого избежать…
— Никак, — ответила женщина на невысказанный вопрос. — Если вопрос несёт смерть — всё обязательно ею и закончится…
Нет, такой вариант меня совершенно не устраивает. Я не собираюсь смотреть, как мрут люди вокруг меня.
— Как ты сбежала из Управы? — решил я зайти с другой стороны. В конце концов, в прошлый раз «моё второе я» дало ответ на вопрос про Лаврово — может, и в этот раз что-то подскажет?
— А ты уверен, что я там была? — рассмеялась Люба. — Может, я отдала свою суть тебе, пока мы ехали в этой машине, потом ты передал её ещё кому-то, и так далее? Может, меня и не было в Управе?
Тьфу ты. Пожалуй, вернёмся в город — нажрусь. Иначе мне с этой вредной девицей не разобраться… Впрочем, не уверен, что и это поможет — как можно изгнать этот закидонистый «внутренний голос»?
— Никак, дорогой мой, — моей щеки опять коснулись нежные губы. — Мы повенчаны, и то, что нас повенчало, сейчас рядом с тобой. Береги его — уйдём мы отсюда только вместе.
Что она опять мелет? Просыпайся, Найдёнов, мать твою!
— На крыше церкви снайпер, — спокойно сказала мне на ухо Люба совершенно другим тоном… и ущипнула за мочку так, словно сделала это не пальцами, а пассатижами.
Я дёрнулся, чуть с размаху не приложившись головой о приборную панель.
— Ты что, дрых, что ли? — удивлённо глянул на меня Дьяченко. — Молоток,
