слабенькая, тоненькая. Но и хороший корм — не все. Условия содержания тоже важны.
На крупных, промышленного типа животноводческих комплексах и рацион сбалансирован, и микроклимат выдержан, а шкуры отсюда поступают легковесными. Обычно вес шкуры — восемь процентов от живого веса животного. На комплексах этот процент меньше. Причина понятна — обитатели откормочных фабрик видят солнце лишь по пути на бойню. А кожу делают солнце и вольный ветер, зеленый луг и добрый пастух. Можно иногда слышать: подумаешь — пастух! Человек с кнутом — и вся премудрость. Ну, выгнал утром стадо, в обед пригнал на дойку, потом опять погнал на пастьбу.
Нет, умелая пастьба — и польза, и большое искусство. Польза не только хозяйству — больше молока и мяса, хорошая кожа. Но и животному, и лугу. Известный французский ученый-луговед Анри Вуазэн назвал это общение «свидание травы и коровы». В стойле корова съедает практически все, что ей дают, что накосили и запасли. А на пастбище она выбирает, что повкуснее, полезнее. И толк в этом она знает. А разбросав свои «лепешки», она еще подкормит луг.
Про искусство своей профессии один знакомый мне пастух рассказывал так: «Видите вон ту, черненькую? Эта корова в моем стаде за главную. За ней особо слежу, по ее поведению определяю состояние стада. Присматриваюсь, как она ест, как отдыхает, когда молоком вымя наполнит. Тогда уж и за жалейку берусь — сигнал идти домой. Кнутом не пользуюсь — след на коже останется навсегда». Каждый ли пастух понимает это?
Конечно, такие асы своего дела, как пастух и профессиональный поэт Владимир Михалев из Белгородской области, исключение. Но несомненно, что хорошие пастухи — люди особого душевного склада, влюбленные в природу, чутко понимающие и глубоко знающие множество ее тайн. Не случайно, приемы их труда изучает молодая, быстро развивающаяся отрасль биологии этология — наука о поведении животных. Выясняется, что опытный пастух отлично умеет так «закрутить» стадо, чтобы в нем не было передних и задних животных, иначе будет нарушен ритм пастьбы. Частота перебежек задних не даст им насыщения, чувства покоя и довольства. При этом пастух учитывает и направление ветра, и рельеф местности. При пастьбе на ходу сосуществуют такие разные побуждения животных, как страх и голод. Лишь в стаде животное спокойно. А управление стадом требует знания его структуры и психологии животных.
Вот зачем нужна профессионалу эталонная «черненькая».
Этология необходима животноводам. К сожалению, ее основам не учат ни пастухов, ни доярок. Пастухов не учат вообще ничему. Дали в руки кнут — иди, гуляй. А молодому человеку этого мало. Он не идет «гулять».
— Доброго пастуха нет — и доброй обуви не жди, — заметил С. А. Лялин, начальник экспериментального цеха Челябинского Дома моделей обуви. — Но ведь и доброго сапожника нет, во всяком случае, таких мало. Вот мы, экспериментальщики, работаем вручную. А ведь тоже пооперационно. Тот же у нас конвейер. Каждый мастер делает свою часть обувки. Стачать всю пару, от начала до конца, и у нас мало кто сможет. А не будет сапожника — потеряем не профессию даже, потеряем искусство.
Челябинский Дом моделей обуви организован недавно. Значение его для обувного объединения трудно переоценить. Здесь разрабатываются образцы обуви на завтрашний день. Я видел их. Многие, повторяю, произведения искусства, в буквальном смысле, от них «не можно глаз отвесть». Но не щеголяем мы с вами в этаких-то. Почему?
— Когда образец готов, — объясняет Денисенко, — мы едем с ним на ярмарку и продаем, получаем заказ торговых работников, представителей различных баз. А потом начинаем искать материалы, фурнитуру, подошвы, каблуки под разработанные и проданные модели. В результате чаще всего удается приобрести вовсе не то, что нужно для выпуска красивой обуви массовым тиражом. Словом, от задумки мало что остается. Надо бы делать наоборот. Сначала ярмарка сырья, гарантия его поставок по количеству и качеству, по ассортименту. А уж потом разработка моделей.
Вот пример. Художники придумали, а модельеры разработали особо изящные ремешковые туфельки. В них привлекали легкость, хорошая комбинация цветов и несложная технология. Вся премудрость изготовления состояла лишь в добросовестном исполнении каждого элемента туфли, когда дело будет поставлено на поток, на конвейер. Кыштымские обувщики взялись освоить новинку. В министерстве на худсовете ее утвердили с высоким баллом — 38. Потолок у обуви — 40. Все довольны, сверху донизу. А на ярмарке сырья начались коррективы: подошвы такой не будет, кожи таких расцветок и рисунка не ждите, приспосабливайте свои задумки к нашим возможностям. Модель слетела. Женщины не получили красивую летнюю обувь.
Время от времени челябинские обувщики получают партии отличных тонких кож «шевро». И что же? Делают особо изящную легкую обувь? Нет. Тонкий хром нельзя дать на поток, на конвейер: машина порвет его, она «приучена» иметь дело с грубой прочной синтетикой. «В ей нет деликатности», — как выразился один старый сапожник.
И тут опять возвратимся к разговору о ручном труде, о его ценности для общества — эстетической, культурной, потребительской наконец. Нельзя терять искусство профессии, нельзя терять сапожника-мастера. Это ведь наследие веков, традиции, народная культура быта и мастерства. В этом смысле Сергей Залыгин, по всей вероятности, прав, предлагая в ручном труде, в опыте прошлого поискать какие-то новые критерии для оценки затрат на получение продукции сегодня. Но тут нужна толика смелости и небанальное экономическое мышление, как нужны они обувщикам и еще в ряде случаев.
К примеру, зарубежная обувь отличается не только большим изяществом, но и меньшими трудозатратами на ее изготовление. В нашем понимании она зачастую изготовлена с нарушениями стандартов. У нас верхний кант предписано обработать в выворотку или в окантовку. У них он просто загнут и прошит. Разница для покупателя, для носки обуви есть? Да никакой. Однако — предписано. В существующих стандартах вообще многое устарело, их надо бы регулярно пересматривать.
— Мы обдумываем одну идею. А именно — как совместить качество кож и обуви, если делать ее вручную, — размышляет директор Челябинского Дома моделей обуви А. И. Лукьянов. — О прижизненных пороках шкур говорю. Ну, хотя бы о шрамах, кнутовине, тавро. Ведь наличие такого «порока» — явное свидетельство натуральности кожи. Не может ли это стать, при соответствующей подаче художником и модельером, неким «знаком качества»? Конечно, не на каждом виде обуви, а, скажем, на мужской.
— Мужчину шрамы украшают? — подшучиваю.
— А что? — всерьез воспринимает эту полуподдержку Анатолий Иванович. — И шрам, и тавро можно оставить, если это место на коже вписать в общий рисунок модели.
Не берусь категорически судить об этом предложении. Слышал, что подобные поиски зарубежные обувщики вели и небезуспешно. Но думаю, что тут есть «изюминка», которая может быть вполне оригинальной. Во всяком случае, и у нас провести подобный эксперимент вполне
