Катя слегка пошевелила рукой, и Сергей подошел ближе.
— Мне было страшно, — еле слышно прошелестел ее голос, — я не могла потерять твоих детей, мальчика и девочку, — добавила она.
Сергей присел на краешек кровати и сжал Катину ладошку.
— Не говори маме, она будет волноваться, а у нее сердце, — продолжила Катя, — Скажи Даше, чтобы тоже ничего не говорила, — с этими словами Катя закрыла глаза, и теперь только ее тихое дыхание нарушало тишину.
Ей ввели какое-то лекарство со снотворным, понял Сергей, он не обольщался, когда Катя проснется, она не будет с ним так любезна.
Первое, что она увидела, были покрытые инеем деревья, освещенные робким зимним солнцем, этот вид был совсем не похож на тот широкий речной простор, что открывался из окон ее спальни. На стене напротив висел миленький пасторальный пейзаж, на стуле лежал ее кружевной халатик, кровать тоже была совсем другая, какая-то, как будто больничная. И тут Катя вспомнила все: встречу с Сергеем в ресторане, их раздраженный сбивчивый разговор, фото на первой странице газеты, а потом боль, страх, отчаяние. Спустя какое-то время ей стало как будто лучше, она отвечала на вопросы врача, чувствовала, как лекарство попадает из иголки в ее кровь: капля за каплей, а потом вдруг тепло руки, успокаивающий голос, легкий, словно из радостного сна поцелуй. Позже, наверное, уже под утро, кто-то осторожно надевал на нее пижаму, поправлял растрепавшие волосы. Нет, это, конечно, не он!
Катя медленно повернула голову, ее взгляд упал на начищенные мужские ботинки, поднялся чуть выше — смешно подперев щеку и неудобно скривившись в слишком маленьком для него кресле, у окна дремал Сергей.
Если утро для него было просто скверным, а день оказался отвратительным, то ночь выдалась ужасной, полной кошмаров и обвинений из прошлого. Едва приехав домой, Сергей сердито цыкнул на Лизу, потом долго расстроенный утешал плачущую дочь, а затем, не находя себе покоя ни в чем, до четырех часов утра нервно ходил по кабинету. Он пытался читать — слова не складывались в буквы, закрывал глаза, чтобы хоть на минуту уснуть и перед ним всплывало Катино лицо: веселое, грустное, испуганное, а потом в ушах все время звучал этот укоряющий голос.
Он был зрелым человеком, знающим свои слабости и отлично осознающим, чему он может противостоять, а чему нет. Чувству к Кате противостоять он не мог, а о том, чтобы из-за сомнений и ее прошлых ошибок лишить отцовской любви еще не родившихся детей — не могло быть и речи.
Картинки одна за другой сменялись перед глазами Сергея: Катя, бесстыдно изогнувшись, яростно отдается Докучаеву в той самой постели в ее спальне, где они были близки, и не один раз. Ее волосы разметались по атласной подушке и даже на снимке видно, как горят изумрудные немного раскосые глаза. А вот она склонилась еще ниже, на шее сверкает подаренный им бриллиант, теперь уже мужчина заходится в крике от восторга. И ведь это еще не все: голос, Катин обволакивающий голос, обсуждает с его врагом и человеком, унизившим ее саму несколько лет назад, план атаки на его фирму, обещает выведать все секреты, а потом прерывается сдавленным дыханием, от которого за километры разит грубым и жестким сексом. Но потом он вспоминает, как Катя нежно ухаживала за ним после авиакатастрофы в Мексике, предлагала ему клубничный чай и рассказывала о своем детстве. Ну не подстроила же она, в самом деле, падение самолета, чтобы с ним познакомиться! Сергей закрывает глаза и представляет себе, как Катя своей полной грудью кормит его ребенка, малыш смешно причмокивает, а она ласково улыбается, дует ему на темные волосики и гладит рукой другого, лежащего в колыбельке возле нее.
Но прошлое вновь врывается в его мысли, как холодный зимний воздух врывался в распахнутое окно в их квартире в знаменитом «Доме на набережной» тогда много лет назад. «Не только он, ты тоже! Помни об этом, сынок. Ты такой же холодный, как твой отец!», — это были последние слова, которые он слышал от своей матери, потом был только долгий, протяжный, как падение, крик.
Сергей не мог больше находиться наедине со своими мыслями, накинув на плечи старую куртку, он выбежал на улицу, присел на каменную чашу мраморного фонтана. «Графские пруды» стоило бы назвать «Графскими фонтанами», — невпопад подумал он, хотя пруд возле его особняка тоже был, не было только одного — не то что любви, — покоя.
Не в силах оставаться в одиночестве, в неведении, Сергей схватил ключи от машины и поехал, не разбирая дороги, потом сам не понимая как, оказался возле больницы, где днем оставил Катю, посидел немного перед сонным и тихим зданием и решительно вошел внутрь — в конце концов, это его дети и их будущая мать!
Ко всему привычный персонал, никак не отреагировал на его помятый вид, поздний или ранний час и, только попросив идти потише, медсестра открыла перед Сергеем дверь Катиной палаты.
Она спала, нежная, как эльф, интересно, а бывают беременные эльфы? Сергей осторожно опустился в кресло у кровати и заворожено наблюдал, как поднимается и опускается в такт дыханию ее роскошная пышная грудь. Он не мог сдерживать себя и легким поцелуем коснулся ее щеки, Катя довольно вздохнула, и Сергей поцеловал ее еще раз. Она зашевелилась, и он отпрянул, но Катя не проснулась. Одеяло сбилось, тусклый лунный свет лился в окно, Сергей увидел, что на Кате надета необъятная больничная рубашка и ему стало нестерпимо видеть ее в такой невзрачной одежде. В углу комнаты Сергей заметил дорожную сумку, наверное, Дима забрал из отеля — водитель оказался предусмотрительнее него, еще один повод для укоризны. Сергей открыл чемодан, достал невесомую шелковую пижаму, осторожно высвободил Катю из чужой сорочки и натянул на нее нежный шелк, она опять не проснулась, Сергей поправил ее волосы и снова коснулся Катиной щеки поцелуем.
Как он может ненавидеть ее? Не доверять ей, когда кажется, что она создана для него? Романтический бред совсем не в его духе, но что тогда в его? И почему он подумал об этом только сейчас, а долгие месяцы лелеял в себе ненависть к ней, ненависть и презрение. Из-за детей? Но он бросился в Самару, еще не зная, что Катя беременна.
— Что ты здесь делаешь? — прошептала Катя и рассердилась на себя за собственную слабость, ей хотелось бросить Сергею в лицо все упреки, выразить все свое негодование, а она могла лишь тихо шелестеть пересохшими губами.
— Я? — он потер рукою глаза, пытаясь сбросить с себя остатки сна, в котором Катя была любящей и нежной, мягко льнула к нему, а не смотрела сурово исподлобья, — Да, вот думал где бы мне провести ночь, решил остаться с тобой.
— Прекрати паясничать! — бросила Катя и попыталась приподняться на подушке, Сергей тут же подскочил к ней и уложил ее поудобнее. Боже, как ей хотелось забыть все: обиду, страх, разочарование и просто прижаться к его широкой груди, раствориться в тепле силы и надежности, но нельзя, этого ни в коем случае нельзя было делать: она сильная! Она справится сама, — шептала Катя привычную мантру.
