Такое поведение моего отца нездорово, я это знаю. Но пока этот ублюдок не уйдет, я справляюсь с этим как могу, чтобы он не уложил меня в моем собственном доме.
Моя карьера, моя жизнь. Моя карьера, моя жизнь…
С тех пор как начался этот спор, прибыло еще больше моих друзей, но благослови их господь, они освободили комнату, предоставив нам уединение. Кроме того, им также неловко слышать дерьмо, извергаемое изо рта папы, как и мне. Никто не хочет стоять в стороне и смотреть, как их друга обижают родитель, но иногда лучше отойти в сторону.
Я точно знаю, что в любой другой день Родриго, или Тайсон, или Грег — или кто-нибудь еще в команде — заступились бы за меня. Они делают мне одолжение, уходя, и я поблагодарю их за это позже.
У меня больше нет времени гадать, где Чарли, потому что мой отец становится агрессивным.
— Когда ты в последний раз разговаривал с Броком? — Он спрашивает о моем агенте, которому я звонил на прошлой неделе, чтобы обсудить удаление моего имени из драфта.
— Созвонюсь с ним на этой неделе. — Это ложь, которая не доставит мне больше неприятностей, чем уже есть, и то, чего папа еще не знает, не приведет нас к еще одной ссоре.
— Хорошо. Я собираюсь позвонить ему. Хочу поговорить о цифрах. Насколько я понимаю, он получает слишком много, и я хочу пересмотреть его зарплату.
Что? Нет.
Черт возьми, нет.
Никто не будет пересматривать зарплату моего агента, тем более мой отец. Брок — единственный взрослый мужчина, который сейчас присматривает за мной, кроме моих товарищей по команде и тренеров. Мало того, он имел дело с дерьмом моего отца с тех пор, как я учился в средней школе — чувак заслуживает своей справедливой доли. Я больше не ребенок, и папа не может трогать мои контракты теперь, когда я юридически взрослый.
Слава Богу.
— Хочешь, чтобы я передал ему что-нибудь? — Не то чтобы я собирался это делать.
— Нет. — Он раздражен до такой степени, что вот-вот взорвется. — Разве я только что не сказал тебе, что собираюсь позвонить ему?
Господи, прости.
Почему пребывание в этой комнате с ним заставляет меня так чертовски нервничать? Здесь я одерживаю верх. Он живет через меня, а не наоборот. Он нуждается во мне — я больше не нуждаюсь в нем.
Я выпрямляюсь во весь рост.
— Рад, что ты пришел сегодня.
Папа важно кивает, напыщенный и полный важности.
— Чертово смущение, вот что это было.
Вау. Ладно.
— В любом случае. — Я скрещиваю руки на груди и пристально смотрю на него, мне больше нечего добавить.
Папа наклоняет голову, изучая меня.
— Ты собираешься порвать с этой девушкой? Я хочу получить ответ.
— Мы уже говорили об этом.
— Не умничай со мной.
— Хорошо. — Я раздраженно фыркаю. — Нет, не собираюсь.
— Джексон, я предупреждаю тебя…
— Предупреждаешь меня о чем? Что ты собираешься делать, пап? Ударить меня? — Я широко развожу руками. — Я больше тебя. Ты мало что можешь с этим поделать, но, конечно, можешь попытаться.
Лицо моего отца приобретает десять оттенков бордового, жар поднимается от воротника его синей клетчатой рубашки на пуговицах. Она заправлена в джинсы «Рэнглер», коричневый кожаный ремень продет во все петли, пряжка ремня с символикой чемпионата по футболу спереди и по центру, почти размером с обеденную тарелку. Он заработал его в детстве — в средней школе — после завоевания титула чемпиона штата и с тех пор упивается этим.
На мой взгляд, те времена прошли. Он жалкий ублюдок, живущий прошлым, и если я позволю ему, он сделает меня несчастным.
— Думаешь, ты крутой, да?
— Нет. Просто думаю, что тебе пора отвалить.
Ноздри Джексона Дженнингса-старшего раздуваются в моем направлении.
— Все, что ты видишь вокруг себя, я помогал строить.
Смех вырывается из моего горла.
— В самом деле? Ты помогал строить этот дом, в котором не хотел, чтобы я жил? Странно.
— Следи за своим языком.
— Тогда перестань мочиться мне на спину и говорить, что идет дождь, — огрызаюсь я в ответ.
Я ожидаю, что он ударит меня или, по крайней мере, набросится, но он этого не делает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Если бы твоя мать могла видеть тебя сейчас, она была бы вне себя.
Я снова смеюсь.
— Как будто маме не насрать. Она не была здесь ни разу, и знаешь почему? Ей пришлось бы сидеть с тобой в машине шестнадцать часов, а мы все знаем, что она тебя терпеть не может. — Я ухмыляюсь.
Он даже не может этого отрицать.
— Кто научил тебя так разговаривать?
Я пожимаю плечами.
— Ты.
Мой отец стоит и смотрит на меня целую минуту, прежде чем схватить свою куртку со спинки стула и направиться к входной двери, бросив последний взгляд через плечо, прежде чем выскочить за дверь.
Она захлопывается, чуть не срываясь с петель.
Молча я жду, когда утихнет грохот, один, на кухне, униженный, с красным лицом. Ненавижу эту часть своей семьи. Возмущаюсь той частью, которая никогда не была нормальной. Никогда не воспитывала. Всегда корыстолюбивая и жадная.
Я часто задаюсь вопросом, если бы моя жизнь была другой, если бы я не был талантлив в спорте, что бы тогда сделал со мной папа? Все равно сделал бы меня несчастным? Тренировал меня, несмотря ни на что, надеясь, что я стану лучше?
«Жизнь была бы хуже», — размышляю я.
На улице холодно, но я не хватаю толстовку, когда выхожу из дома, мой грузовик припаркован на дороге, выходящей на главную улицу. Недолго думая, я сажусь за руль и завожу двигатель, решив проветрить голову.
ГЛАВА 16
ПОСЛЕ ССОРЫ С ОТЦОМ
Чарли
Мне почти не требуется времени, чтобы найти Джексона, как только я обнаруживаю, что парень пропал из дома, после того как я вернулась немного позже — когда путь был свободен от его отца — его грузовика не было на парковочном месте. Никто не видел, как Джексон уходил и он не написал ни одной живой душе.
Я знаю, где он.
Потому что знаю его.
Сворачиваю на Джок-Роу и катаюсь по окрестности, пропуская несколько машин на дороге, ожидая, когда мой парень поедет мимо. Надеясь, что он проедет.
Я терпеливо жду, гадая, где, черт возьми, он может быть. Наш университетский городок невелик, но находится в глуши, в окружении кукурузных полей и силосных ям, где есть множество мест, где парень может затеряться, если не хочет, чтобы его нашли. Все, что ему нужно сделать, это выехать за пределы города и продолжать движение…
Джексон бы так не поступил.
Я почти уверена.
Езжу туда-сюда по одной и той же дороге четыре раза, прежде чем замечаю знакомый черный грузовик и сворачиваю на ту же обочину дороги, где мы впервые встретились. Ну, ладно, во второй раз — первый раз был в кафетерии, когда парень украл мою еду и разозлил меня.
Сначала я думаю, что Джексон не заметит мою машину, ведь уже стемнело, и уличные фонари не такие яркие. К тому же, с чего бы ему ожидать, что я припаркуюсь на обочине дороги?
Черный грузовик проезжает мимо. В зеркале заднего вида я вижу, как загораются его стоп-сигналы. Смотрю, как грузовик останавливается. Затем… он разворачивается, подъезжает к моей машине и выключает фары.
Они такие же яркие и ослепительные, какими я их помню.
Я наблюдаю за ним в боковое зеркало, парень сидит за рулем, опустив голову. Плечи ссутулились.
Хватаюсь за ручку двери, и толкаю, открывая ее. Выхожу на улицу, захлопываю дверь, нажимаю на пульт, чтобы запереть машину, и направляюсь к грузовику Джексона.
Его окно распахивается. Голова ударяется о спинку сиденья, когда парень смотрит на меня.
— Что ты здесь делаешь?
Пальцами тереблю брелок для ключей.
— Жду тебя.
— Как ты узнала, что я заскочу сюда?
Заскочу? Какой странный способ выразиться. Как будто обочина этой дороги — место назначения, которое он часто посещает.
Поднимаю руку и касаюсь рукава его черной потертой футболки с надписью «Айова». Провожу ладонью по его бицепсу.
