Роджер усмехнулся, глядя на Мэриголд. Она в ответ широко улыбнулась.
– Я хочу, чтобы вы были в курсе, – сказал он, – и если вы не против, я хочу, чтобы вы кое-что для нас сделали. Но сперва вот это. – И он поставил рядом со мной на пол огромную открытую сумку.
Я взглянул на сумку и запустил в нее руку. Бусы и разные побрякушки. Эмалевая картинка. Маленькая мраморная или еще бог весть из чего сделанная статуэтка. Два серебряных кубка и остальное в том же роде.
– Очень мило с вашей стороны. Присцилла будет очень довольна. А где норка?
– Сейчас дойдет и до этого, – проговорил Роджер. – Вообще-то я ее продал. Когда я вас видел в последний раз, я ее уже продал. Мы, когда покупали ее с Присциллой, договорились, что в случае чего можно будет ее и продать. Она получит свою половину. Со временем.
– Пусть не беспокоится, – сказала Мэриголд, прижимая свою нарядную синюю лакированную туфельку на платформе к ботинку Роджера. Она все время ритмично покачивала рукой, рукав ее блузки то и дело касался рукава Роджера.
– Здесь украшения, – сказал Роджер, – и все вещи с ее туалетного столика, а платья и все остальное Мэриголд уложила в три чемодана. Куда их послать?
Я написал адрес в Ноттинг-Хилле.
– Я не стала класть старую косметику, – сказала Мэриголд, – и еще там было много рваных поясов и другого старья…
– Может, вы скажете Присцилле, что нам хочется сразу же получить развод? Содержание ей, конечно, будет выплачиваться.
– Нуждаться мы не будем, – сказала Мэриголд, и рукав ее блузки коснулся рукава Роджера. – После того как малыш родится, я снова начну работать.
– А что вы делаете?
– Я зубной врач.
– Это прелестно! – Я рассмеялся просто от joie de vivre [30]. Подумать только, эта очаровательная девушка – зубной врач!
– Вы, конечно, рассказали про нас Присцилле? – невозмутимо поинтересовался Роджер.
– Да. Все будет прекрасно, все будет прекрасно, как сказала Джулиан. – Джулиан?
– Джулиан Баффин, дочь одного моего друга.
– Дочь Арнольда Баффина? – спросила Мэриголд. – Я прямо обожаю его книги. Это мой самый любимый писатель.
– Дети мои, вам пора идти, – сказал я, поднимаясь. Мне нестерпимо хотелось остаться одному со своими мыслями. – С Присциллой я все улажу. А вам обоим желаю всяческого счастья.
– Признаться, вы меня удивили, – сказал Роджер.
– Присцилле не станет легче, если я наговорю вам гадостей.
– Вы такой милый, – сказала Мэриголд. Я думал, что она меня поцелует, но Роджер решительно повел ее к двери.
– Прощайте, очаровательный зубной врач! – крикнул я им вслед.
Закрывая дверь, я услышал, как Роджер сказал:
– Он, должно быть, пьян.
Я вернулся в гостиную и лег, уткнувшись лицом в черный шерстяной ковер.
– Угадай, что у меня тут в сумке? – сказал я Присцилле. Это было в тот же вечер. Меня впустил Фрэнсис. Кристиан нигде не было видно.
Присцилла все еще находилась наверху, в «новой», но уже изрядно обшарпанной спальне, обитой искусственным бамбуком. Видно, она только что встала. Грязные простыни на овальной кровати были скомканы. Облаченная в белый, больничного вида банный халат, она сидела на табуретке перед низким сверкающим туалетным столиком. Когда я вошел, она пристально разглядывала себя в зеркале и, кивнув мне без тени улыбки, снова повернулась к зеркалу. Она напудрила белой пудрой лицо и накрасила губы. Вид у нее был нелепый, точно у престарелой гейши.
Ничего мне не ответив, она внезапно схватила баночку с жирным кольдкремом и стала наносить его толстым слоем на лицо. Крем смешался с помадой и сделался розовым. Присцилла стала размазывать эту розовую массу по всему лицу, по-прежнему жадно разглядывая себя в зеркале.
– Посмотри, – сказал я, – посмотри, что у меня тут.
Я поставил статуэтку на стеклянную поверхность туалетного столика. Рядом я положил эмалевую картинку и малахитовую шкатулку. Вытащил груду перепутавшихся бус.
Присцилла взглянула на разложенные вещи, но не прикоснулась к ним, а взяла бумажную салфетку и начала стирать с лица розовую массу.
– Это все притащил Роджер. И смотри, я принес тебе твою женщину на буйволе. Правда, он немного прихрамывает, но…
– А норковый палантин? Ты видел Роджера?
– Да, видел. Послушай, Присцилла, я хочу тебе сказать… Без крема лицо Присциллы было грубое и все в пятнах.
Пропитанную красноватым кремом бумажную салфетку она уронила на пол.
– Брэдли, я решила вернуться к нему, – проговорила она.
– Присцилла…
– Я сделала глупость. Не надо было от него уходить. Он этого не заслужил. Мне кажется, я без него буквально с ума схожу. Мне уже никогда не быть счастливой. Одной так страшно. А здесь все так бессмысленно, и я одна и одна. Даже в самой ненависти к Роджеру что-то было, в этом был какой-то смысл, и хоть я была несчастна из-за него, а все равно он принадлежал мне. Я ко всему там привыкла, и дела находились – ходить по магазинам, убирать квартиру и готовить, и, даже если он не возвращался домой к ужину, я все равно готовила ему, накрывала на стол, а он не возвращался, и я сидела и плакала и смотрела телевизор. Все-таки какая-то жизнь: лежу на кровати в темноте и вслушиваюсь и жду, когда же повернется ключ в замке, – хоть было чего ждать. Я не оставалась наедине со своими мыслями. И пусть даже у него были женщины – всякие там секретарши с работы, – я думаю, они у всех есть. Теперь мне это не так уж важно. Я связана с ним навеки, «на горе и радость», у нас, правда, получилось «на горе», но любая связь благо, когда тебя уносит в пропасть. Ты не можешь заботиться обо мне, да и с какой стати? Кристиан пока очень добра, но просто из любопытства, для нее это игра, скоро ей надоест. Я знаю, что я ужасна, ужасна, – и как только вы еще можете смотреть на меня? И не нужны мне ваши заботы. Я чувствую, что разлагаюсь заживо. От меня, наверно, гнилью несет. Я целый день пролежала в постели. Даже не напудрилась и не накрасилась, пока ты не пришел, и вид был такой ужасный… Я ненавижу Роджера, а последние года два даже стала его бояться. Но когда я думаю, что не вернусь к нему, – мне конец, душа с телом расстается, как у осужденного при виде палача. Если б ты знал, до чего мне плохо.
– Присцилла, ну перестань. Посмотри, какие милые вещицы. Ты ведь рада, что снова их видишь? Ну вот.
Я вытащил из груды вещей длинное ожерелье с голубыми и прозрачными бусинами, встряхнув, растянул в большое «о» и хотел надеть Присцилле на шею, но она резко отстранила его.
– А норка?
– Понимаешь…
– Я ведь все равно собираюсь вернуться к нему, так что неважно. Очень мило, что он принес… Что он сказал? Он хочет со мной увидеться? Сказал, что я невыносима? О, какая ужасная у меня была жизнь, но, когда я вернусь, хуже, чем теперь, не будет, хуже быть не может. Я буду послушной и спокойной. Уж я постараюсь. Буду чаще ходить в кино. Не буду кричать и плакать. Если я стану спокойной, он ведь не будет меня мучить? Брэдли, ты не поедешь со мной в Бристоль? Хоть бы ты объяснил Роджеру…
– Присцилла, – сказал я, – послушай, дорогая. О том, чтобы вернуться сейчас или вообще когда-нибудь, не может быть и речи. Роджер хочет получить развод. У него любовница, она молодая, ее зовут Мэриголд. Он живет с ней уже давно, много лет, и теперь собирается на ней жениться. Я видел их сегодня утром. Они очень счастливы, они любят друг друга и хотят стать мужем и женой, и Мэриголд беременна…
Присцилла встала и точно деревянная двинулась к кровати. Забралась в нее и легла. Так ложился бы мертвец в собственный гроб. Натянула на себя простыню и одеяло.
– Он хочет жениться, – еле выговорила она, губы у нее тряслись.
– Да, Присцилла…
– Он живет с ней давно…
– Да.
– Она беременна…
– Да.
– И он хочет получить развод…
– Да. Присцилла, дорогая, ты все поняла и должна принять это спокойно.
– Умереть, – пробормотала она, – умереть, умереть, умереть.
– Крепись, Присцилла.
– Умереть.
– Тебе скоро станет легче. Хорошо, что ты избавилась от этого подлеца. Поверь. Ты заживешь по-новому, мы будем исполнять все твои прихоти, мы поможем тебе, вот увидишь. Ты сама сказала, что тебе надо почаще ходить в кино. Роджер будет давать тебе деньги на жизнь, а Мэриголд зубной врач, и…
– А я, может, займусь тем, что буду вязать распашонки для беби!
– Ну вот и молодец. Главное – не падать духом.
– Брэдли, если бы ты знал, как я ненавижу даже тебя, ты бы понял, как далеко я зашла. Ну а Роджер… да я бы с радостью… ему раскаленной спицей… печень проткнула.
– Присцилла!
– Я такое читала в одном детективе. Смерть долгая, в страшных мучениях.
– Послушай…
– Ты не понимаешь… что такое страдания… Вот и не умеешь как следует писать… ты не видишь страданий.
– Я знаю, что такое страдания, – сказал я. – И знаю, что такое радости. Жизнь полна приятных неожиданностей, удач, побед. Мы поддержим тебя, поможем тебе…
