кивком головы, выхожу через входную дверь. И возвращаюсь к Фотинии, которая ждала меня, чтобы продолжить операцию.
После праздника
В центре города только что закончился праздник. Один за другим гаснут огни на магазинных вывесках. Темнота начинает сгущаться, и последние запоздалые завсегдатаи маленькими компаниями и поодиночке, подняв воротники своих пальто, выходят из распахнутых дверей. В пивной, уже совсем опустевшей, я могу разглядеть сквозь стекло уборщицу с метлой, готовую приняться за работу.
Я сажусь в трамвай, но быстро понимаю, что трамвай не довезет меня до дома. Примерно через пятнадцать минут пути я выхожу. В незнакомом квартале, где я очутился, моя задача не выпускать из виду центральную улицу, которую я все еще могу разглядеть позади невысоких холмов, она то и дело освещается автомобильными фарами.
Я иду и все больше запутываюсь в дедаловых лабиринтах узких улиц этого пригорода. Из деревянной дворовой калитки выходит компания: учитель со своими учениками.
Может, они будут мне полезны, помогут мне сориентироваться. Остановить, что ли, одного из них и спросить? Но нет – как в первой, так и в этой моей второй жизни я отказываюсь от содействия других людей.
Дальняя улица становится все дальше, и я уже с трудом ее различаю. Да и сам я устал. Силы меня оставили. Получится ли у меня добраться? Был бы у меня хоть какой-то способ сообщить матери, чтобы не волновалась. Я представляю, как она часы напролет стоит у окна и ждет меня, а к ее взмокшему лбу прилипли волосы. «Мамочка моя, – сказал бы я, – не расстраивайся. У меня все хорошо. Этот вечер тоже выдался плохим, но ничего, все пройдет. Я немного задержусь, но приду».
Как зяблик
Я весел, как зяблик, поющий на ветке. Если бы я мог пропеть свою радость! Но чему я рад? Вчера вечером я ехал на пароходе «Антилопа». Темнота на палубе развернула вокруг меня свои тени, а свисавшие с крыши желтые раздутые фонари изредка с большим трудом пытались их разогнать.
Матрос, проверив мой билет, говорит: «Дядя, ты не на свое место сел». Берет меня за руку и, проведя через дверцу, спускает вниз, в столовую. «Вот твое место, ты за него заплатил». Зал озарен огнями, он роскошный, с мягкими креслами и скамьями, обитыми красным бархатом, и под завязку набит народом.
Но здесь мне совершенно не нравится. Дым сигарет меня душит. Пассажиры покрикивают. Из расстроенной пианолы доносится очень громкая музыка.
«Нет. Я не останусь здесь ни минуты. Я хочу вернуться на палубу. Где ты, матрос? Отведи меня назад».
И матрос, каким бы невероятным это ни показалось, услышал меня во всем этом реве толпы, пришел и снова отвел на палубу, которая теперь трещала из-за усилившейся бури.
Наверное, это возвращение и есть причина моей радости.
Хризантемы
Утром, когда я отдернул шторы, в открытом окне моей комнаты показалась голова крупной лошади.
– У меня нет для тебя ячменя. Но ты можешь, если хочешь, съесть вот эти хризантемы, их несколько дней назад прислала нам баронесса Стафт. Только осторожнее, не разбей вазу.
Меропа, двухлетняя кобыла, протянула свои губищи и выхватила из букета одну хризантему. Проглотив ее, она радостно заржала – в знак благодарности – и снова протянула губы за второй хризантемой, лепестки которой были смяты. Ее она тоже проглотила в один присест и облизала губы, украшенные теперь по краям золотистой пеной.
– Третью будешь? Забирай и ее, она последняя – когда нам их принесли, она была оранжевая, но теперь выцвела.
Лошадь в третий раз просунула голову и аккуратно, ничего не разбив, проглотила последнюю большую хризантему.
– Ты просто невыносим, это что ты тут вытворяешь? – послышался издалека рассерженный голос. Это была моя бабушка, она меня ругала. – Скармливая цветы Меропе, ты совершаешь двойную ошибку. Во-первых, ты презираешь великодушие баронессы, если б она узнала о твоих извращениях, пусть шанс невелик – один к тысяче, сразу перестала бы с нами здороваться и лишила бы нас своей ценной поддержки и покровительства. Во-вторых, ты приучаешь лошадь есть цветы, что губительно для ее нежной пищеварительной системы. Итак, приди в себя, и чтобы я больше никогда такого не видела!
Сказав это, она пошла на конюшню, оседлала Меропу и, не по годам крепкая, отправилась верхом на небольшую конную прогулку. Меропа, казалось, с радостью приняла бабушку в качестве наездницы, но на втором круге она понесла, начала так сильно и резко брыкаться, что скоро сбросила ее наземь. К счастью, бабушка отделалась не очень серьезным переломом левой руки, а в ушах ее звучало ржание Меропы: «Да кто ты такая, чтобы говорить мне, есть мне цветы или нет. То есть ты думаешь, что, раз у тебя нет зубов, чтобы их жевать, я тоже не могу?»
Гнездо ангелов
Квадратный белый дом показался среди высоких каштановых деревьев. Криво прибитая вывеска над входом, «Гнездо ангелов», ничего не говорила – кроме склонности владельца к романтике – о его предназначении. Это был магазин и даже постоялый двор при необходимости, со славой хорошей харчевни, где можно было купить табак, сигареты, спички, конфеты, шерстяные носки и прочие товары повседневного спроса и первой необходимости, а также перекусить омлетом из свежих яиц – из-под курочки прямо на сковородку – с козьим сыром, потрошками и печеным картофелем, фаршированным рисом с изюмом, а также отдохнуть вечерком в комнатах чистеньких, но простеньких и тесных.
Его клиентами были заезжие дровосеки с топорами за спиной, охотники с ружьями, собаками и сетями, крестьяне со сверкающими тяпками, приходившие с уставшими мулами или маленькими повозками.
Однажды вечером, около пяти, три женщины постучали в дверь постоялого двора. Марина, низенькая, сухопарая, лет семидесяти, с пучком и гребешком в волосах, в сопровождении двух своих дочерей, Мары и Катерины, – девушек зрелого возраста, уже на выданье, ненакрашенных, но с ярким природным румянцем и цветом губ. Они ехали в соседнее село Щербатый Камень, но у них сломалось колесо, и женщины были вынуждены искать кров в «Гнезде».
– Мне здесь нравится, – сказала мать. – Люди здесь, видно, любезные, они помогут нам починить колесо и продолжить завтра наш путь.
– Что? Мы что, будем спать здесь? – спросила Мара. – А место здесь есть?
– Есть, – ответила женщина из глубины магазинчика. – Я вас устрою на верхнем этаже, где чудесный вид из окна. Но сначала вам надо поесть.
Сказав это, она поставила перед ними на стол поднос с бутылкой желтой виноградной водки, двумя большими аппетитными форелями и
