Командование американских вооруженных сил рассматривало советско-германскую войну под углом зрения национальной безопасности США. Командование флота потребовало немедленно вступить в войну в Европе с тем, чтобы Соединенные Штаты не остались в одиночестве перед грозной коалицией врагов, после того как Германия разгромит Советский Союз и потерпит крах Англия. "В ближайшие сорок восемь часов после того, как возникла эта ситуация в России, - писал через месяц Г. Старк, - с одобрения военно-морского министра я отправился к президенту и заявил... что мы должны, не теряя ни минуты, воспользоваться психологической обстановкой, созданной русско-германским столкновением, начать немедленно эскортирование (конвоев в Англию. - Н. Я.) и заявить об этом, приступить к защите Западной Атлантики в широких масштабах. Такое заявление, за которым немедленно последуют наши действия, почти наверняка вовлечет нас в войну, и я считаю каждый день промедления с вступлением в войну опасным".
23 июня военно-морской министр Ф. Нокс писал президенту: "Гитлеру потребуется от шести недель до двух месяцев, чтобы расправиться с Россией. На мой взгляд, мы не должны упускать этих трех месяцев, не нанеся сильного удара, чем раньше, тем лучше". Военный министр Г. Стимсон в письме Ф. Рузвельту в тот же день настаивал: "Мы должны действовать быстро и преодолеть первоначальные трудности, прежде чем Германия вытащит ноги из русской трясины". Их поддержал министр внутренних дел Г. Икес, который писал президенту также 23 июня: "Если мы не вступим в войну сейчас, мы окажемся без единого союзника в мире, когда придет наш черед". Аналогичную позицию занимал и министр финансов Г. Моргентау{162}.
Сама страстность этих обращений к президенту показывала, что почти все министры не понимали курса тех, кто стоял у руля государственного корабля. Во внешней политике США имели в виду прямо противоположную цель максимально долго остаться вне войны. Министры - Ф. Нокс, Г. Стимсон, Г. Икес, Г. Моргентау - были за вступление в войну с Германией, потому что она связана в борьбе с СССР. В глазах Ф. Рузвельта и К. Хэлла, занимавшихся внешней политикой, именно это служило самой надежной гарантией, что по крайней мере в ближайшее время столкновение с Германией невозможно. Воинственные члены кабинета, идолопоклонствуя перед святыней - планом "АБЦ-1", рассматривали Атлантику как американский фронт, а в Белом доме рассудили, что германо-советская война превратила ее в американский тыл. Опасность исходила лишь с Востока. Во внешнеполитическом уравнении, которое пытался решить государственный департамент, единственным неизвестным оставалась Япония.
После 22 июня 1941 года отношения с ней приобрели первостепенное значение для архитекторов американской внешней политики: избежав вооруженного конфликта с Японией, Америка сохраняла возможность вступить во вторую мировую войну только тогда, когда это ей будет нужно. Но пассивное выжидание было бы гибельно для далеко идущих планов США: решения императорской конференции недвусмысленно свидетельствовали о том, что японская агрессия готовится и в сторону Южных морей. Американская дипломатия должна была действовать, но так, чтобы не подставить Соединенные Штаты под удар. Сложность задачи обусловила громадное разнообразие приемов, на первый взгляд, даже противоречивых.
В Вашингтоне терпеливо ждали ответа на резкую ноту Хэлла от 21 июня. Японское правительство медлило, и это было расценено как доброе предзнаменование: в Токио готовятся идти походом на СССР и японцам не до второстепенных дел. Правительство США жадно собирало любые сведения об умонастроениях японских политиков. 25 июня Хэллу доложили содержание беседы сотрудника госдепартамента Дж. Беллантина с заместителем японского военного атташе X. Ивакуро, который заметил: "Хотя в настоящее время мы не можем вести плодотворные переговоры, в будущем так может случиться, скажем, в результате разгрома России Германией и немецкого продвижения на Дальний Восток"{163}.
В Токио Дж. Грю все же решил на свой страх и риск прозондировать позицию Мацуока. Последний, заметно обнаглев, заявил, что политика Японии будет зависеть от "будущих событий", как-то: заключение союза между Англией и СССР или попытки Соединенных Штатов снабжать Советский Союз через Владивосток{164}. В Вашингтоне уже приняли меры на сей счет. Еще 22 июня С. Уэллес в беседе с английским послом Галифаксом выразил надежду, что "Англия не вступит в формальный союз с СССР". Уэллес подчеркнул, что "японцы рано или поздно нападут на Советский Союз, и если Англия заключит такой союз, тогда она будет вовлечена в военные действия на Дальнем Востоке"{165}. Что же касается морского пути в СССР через Владивосток, то перевозки из США производились в основном на советских судах.
Мацуока тем временем все повышал ставки. В связи с подготовкой ответа на американскую ноту от 21 июня он указал своим коллегам, что устное заявление Хэлла при вручении этой ноты Номура - недопустимое вмешательство во внутренние дела Японии, ибо государственный секретарь по существу настаивал на его отставке. Именно так, патетически восклицал он, в 1905 году во время марокканского кризиса кайзер заставил уйти в отставку французского министра иностранных дел Делькассе. Ссылаясь на прецедент и личную обиду, он категорически потребовал, прежде чем давать ответ США, добиться, чтобы Хэлл взял назад свое устное заявление как "невежливое и неуместное". Коноэ еще не оставил надежд побудить США к уступкам в ходе переговоров. Требования Мацуока грозили сорвать их. Правительство воспротивилось. Тогда Мацуока единолично поручил Номура потребовать от Хэлла отказа от своего заявления. К глубочайшему изумлению Токио, Хэлл согласился{166}.
Политически близорукий Мацуока упивался этим как личным триумфом. Но правительство США менее всего было озабочено щадить чье-либо самолюбие. Незадолго перед этим получил предметный урок Черчилль. Всю весну 1941 года он умолял Рузвельта внушить Японии "страх перед войной на два фронта". Рузвельт не пошевелил и пальцем; напротив, как подчеркивает известный исследователь истории администрации Ф. Рузвельта, президент "поощрял продолжение переговоров (Номура с Хэллом. - Н. Я.). Они представлялись пока не только наилучшим средством воспрепятствовать войне, но и самым эффективным методом помочь умеренным в Японии оказать сопротивление, а возможно, возобладать над сторонниками решительных действий и прочных связей с Берлином"{167}.
В США вознамерились ни много ни мало направлять политические процессы Токио! Намерение честолюбивое, но, увы, не учитывавшее японские политические реалии. Конечно, поведение Мацуока стало нетерпимым, особое раздражение почти всего правительства вызывали его тесные связи с немцами. Коноэ и шедшие с ним имели веские основания подозревать, что чрезмерно самостоятельный министр иностранных дел прилагает все усилия к вступлению Японии в войну на стороне Германии. Он поддерживал постоянный контакт с германским послом в Токио Оттом. А Берлин, убеждаясь, что "блицкриг" забуксовал, обратил взоры к Токио, соблазняя его перспективами скорого разгрома Советского Союза. Гитлеровское руководство настойчиво убеждало своего союзника поднять оружие. Мацуока не только высказывался в пользу такого образа действий на заседаниях правительства, но и попытался сплотить вокруг себя общественное мнение. Он распорядился отпечатать большим тиражом одну из своих речей, в которой ратовал за войну рука об руку с Германией. Правительство успело изъять тираж до начала распространения. В то же время по наущению гитлеровцев Мацуока вел дело к срыву переговоров с Соединенными Штатами. Его действия в конечном итоге лишали Токио свободы рук.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
