– Я протестант, но я бывал и в православных церквях, и в синагогах. Я бывал на буддийских и брамистских службах, для меня здесь нет никакой разницы. Есть только один Бог, но по вероисповеданию я протестант.[233]
Однако Джексон не принял такой ответ. Он нацеливался на то, что, по его убеждению, было единственной мотивацией поступков Альберта и помощи Германа: деньги. Услышав, что Герман всегда помогал Альберту, когда тот либо попадал в беду, либо нуждался в одолжении в связи с его “религиозными делами”, Джексон спросил:
– И после всего того, что он сделал для вас, вы хотите сказать, что вы не сделали ровным счетом ничего в ответ?
– А что я мог бы сделать для него? Единственное, что я сделал, – это подарил ему однажды картину. Что я мог сделать? Он летал высоко, и какая польза ему была от “паршивой овцы”? – ответил Альберт.
– И вы никогда не передавали ему никаких ценностей? – не унимался Джексон.
– Нет, я никогда не делал таких подарков. Я не имел с ним финансовых отношений.[234]
Не исключено, что Джексон бил не вполне наугад, потому что как минимум один источник свидетельствовал, что Альберт мог использовать подарки, например произведения искусства, полученные от своих покровителей, чтобы заручиться поддержкой старшего брата. Как вспоминает Эльза Моравек Перу де Вагнер, дочь близкого друга Альберта Яна Моравека, “мы также узнали, что он принимал подарки от богатых евреев, особенно ценные картины и произведения искусства. Теперь я понимаю, почему он это делал. Его брат прославился тем, что собрал большую коллекцию картин, явно приобретенных не на его военную зарплату. Альберт, возможно, использовал эти “подношения”, чтобы отблагодарить брата за каждый раз, когда тот помогал ему избежать ареста”.[235]
* * *
Незадолго до допроса полковником Эйменом Альберт написал письмо полковнику Бертону К. Эндрусу, отличавшемуся серьезностью надзирателю Нюрнбергской тюрьмы. В письме он жаловался на обострявшуюся болезнь почек и требовал ответов по поводу его необоснованного и, как казалось, нескончаемого заключения. Эндрюс, скорее всего, был не в настроении что-то предпринимать по просьбе человека по фамилии Геринг, потому что Альберт не получил ни ответа, ни медицинской помощи.
Температура поднималась все выше с каждым днем, и 10 сентября 1945 года Альберт решил послать повторное письмо Эндрюсу. Он писал: “Я беру на себя смелость со всем почтением поинтересоваться у полковника, не получал ли он также моего второго письма от 26 августа и не переслал ли он его куда следует. Прежде всего я хотел бы знать, не поступало ли новостей от компетентных лиц. Прошло четыре месяца с тех пор, как я был лишен свободы, и скоро будет уже четыре недели, как я нахожусь в этой тюрьме и до сих пор не знаю почему”.[236] Этому письму, как и предыдущему, так и не суждено было дойти до “компетентных лиц”.
Тем временем, пока Альберт пребывал в неопределенном состоянии, было как минимум одно ведомство по ту сторону Ламанша, которое имело некоторый интерес в его благополучии. Работники Секции V департамента военной контрразведки британской Секретной разведывательной службы (SIS) так хотели узнать о состоянии Альберта, что 8 октября направили своим американским коллегам срочный запрос о его местонахождении. Это произошло по причине небольшой дезинформации, заставившей гордость британской разведки навострить уши, – будто бы “майор Альберт Геринг, бывший шеф Reichsverteidingungs (имперской обороны) в имперском министерстве авиации”, как они его называли, “сумел сбежать от преследования в Португалию на самолете”.[237] Неделю с лишним спустя американцы уведомили коллег, что это сообщение было далеко от истины: Альберт по-прежнему прозябал в тюремной камере в Нюрнберге.
По крайней мере, данная оплошность разведчиков заставила кого-то заглянуть в дело Альберта Геринга и пересмотреть его статус. Этим кем-то оказался подполковник Артур А. Кимбалл, которому было известно, что по результатам допросов Альберт больше не подозревается в совершении преступлений, но который не был уверен, как поступать теперь, и поэтому обратился за советом к вышестоящим чинам. 24 октября он написал: “1. Альберт Геринг удерживается нашей организацией в тюрьме в Нюрнберге. Документы не обнаруживают никакой связи между ним и его двоюродным [sic] братом Германом Герингом и не дают оснований для его дальнейшего содержания. Наша организация больше не нуждается в нем. 2. Запрашиваю указаний относительно освобождения или перевода Альберта Геринга”.[238] Вскоре сверху пришел ответ с большим душераздирающим штампом “Перевод”. Альберт с новым статусом был перемещен в следующее место заключения, на этот раз, правда, несколько более гостеприимное.
Этим местом стал лагерь для интернированных гражданских лиц № 4 в Херсбруке, где, как сказали Альберту, его собирались продержать лишь до окончания трибунала в Нюрнберге. Не прошло и года, как 17 июня 1946 года его опять перебросили в другой, аналогичный лагерь в Дармштадте. Проведя в заключении более года без предъявления обвинения, Альберт стал думать о свободе как состоянии, которого он уже никогда не достигнет, и все из-за причины ареста, которая фигурировала в каждом новом отчете: “Брат рейхсфельдмаршала Геринга”
Несмотря на это, 5 июля 1946 года Альберт подал прошение об освобождении. С учетом того что его поведение во время заключения оценивалось как хорошее и что, по его заявлению, он “не был членом партии и не занимался политической деятельностью”, Альберт получил новый шанс на рассмотрение своего дела, и на этот раз судьба была намного более благосклонна.[239] Она подарила ему нового следователя, майора Виктора Паркера. “Однажды вечером он [Паркер] пришел и сказал: “Угадай, кого я сегодня допрашивал. Альберта Геринга!” – вспоминает жена майора, Гертруда Паркер. – Я понятия не имела, кто такой Альберт Геринг, поэтому он объяснил мне, что это брат Германа Геринга. Во время допроса тот упомянул фамилию Легар. Оказалось, что Альберт Геринг помог Легару и его жене Софи Пашкис”.[240] Это заставило Паркера остолбенеть. Пашкис – фамилия, которую он получил при рождении!
У Паркера, англизировавшего свою фамилию в Америке, было больше общего с Софи Пашкис, чем просто фамилия. На самом деле он был ее племянником. Софи, жена австрийского маэстро Франца Легара, была обязана жизнью Альберту и его вмешательству после того, как она, будучи еврейкой, попала в поле зрения гестапо. Он поехал в Берлин и получил для нее удостоверение о “почетном арийстве” из рук самого Геббельса. Ее имя было аккуратно вписано в “список тридцати четырех” под номером пятнадцать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
