мне предлагается для этого быть мишенью. Нет, даже не так! Даже не предлагается! Моего мнения вообще никто не спросил! Меня просто назначили мишенью! Как говно какое-то, которое не стоит и секунды их времени! Они за секунду целых пять центов заработают! Чё разговоры говорить? Деньги делать надо!
Пфф… — выдыхает онни.
— ЮнМи-ян… — говорит она. — Я уверена, что всё, что ты сейчас сказала, на самом деле совсем не так. Просто ты используешь в своих умозаключениях странную логику, на которую сложно сразу дать правильный ответ в твоей же логике. Я обещаю, что подумаю и объясню, где ты не права. Я не понимаю, почему ты так не любишь американцев, но тебе нельзя плохо говорить о наших союзниках. Ты — военнослужащая. Если скажешь кому-то постороннему, что-то подобное об Америке, вроде того, что ты говоришь мне, то у тебя будут очень большие проблемы. Тебя даже могут выгнать из армии!
Татам!!
С грохотом упавшего с шестнадцатого этажа гружёного пустыми бочками КамАЗа в мой мозг врывается идея.
А ведь это же офигительная мысль — «выгнать из армии»! Вот сейчас прямо припоминаю… «Лишить воинских званий и уволить из рядов вооружённых сил…» Кажется, именно так звучало окончание приговора, не помню, правда, чьего. Это же шикарнейший выход, после чего можно будет распрощаться с «армейкой» раз и навсегда! Почему он мне раньше в голову не пришёл?!
Ошарашенно смотрю на суровую онни.
Какие у меня могут быть препятствия при реализации этого плана? Ну, сразу приходит в голову, что просто так из армии не выгоняют. Мне кажется, что в большинстве случаев, после того как «выгнали», «выгнанного» сажают в тюрьму. Пфф… Не, тюрьма, это не интересно. Тюрьма, это однозначно хуже, чем армия. В ней нет бесплатного проезда на городском транспорте и усиленного пайка. Тюрьма, это — регресс. А мне нужно — развитие. Развитие и свобода. Поэтому, чтобы сдуру не «загреметь в тюрягу», нужно хорошенько всё сначала разузнать. Раздобыть материал и спокойно его обдумать. Время есть, служба пока не жмёт и ещё ни на одном автобусе я бесплатно не прокатился. Но понимание, что у меня всё же есть «аварийный выход», люком которого можно «хлопнуть» за собой, оно бодрит и … и мотивирует!
— Ты чего затихла? — интересуется у меня СунОк и, похоже, чувствуя на эмпатическом уровне, что мне пришла в голову идея, которая ей не понравится.
— Да так… — небрежно отвечаю я. — Мысль в голову одна пришла. Онни, ты знаешь, что ты очень умная?
— Я? — озадачивается в ответ та, неожиданно получив комплимент. — Это с чего?
— Ну как? — удивляюсь я. — Вообще. Говоришь умные мысли.
— Какие?
Онни уже с подозрением смотрит на меня.
— На миллион долларов, — многозначительно отвечаю я.
СунОк задумывается.
— Раз я помогла ей прийти в твою голову, значит, я партнёр и могу рассчитывать на процент от этого миллиона? — пару секунд спустя спрашивает она, заинтересованно смотря на меня.
Фига се, сеструха на ходу подмётки рвёт! — изумляюсь я, услышав вопрос.
Рядом печально и глубоко вздыхает мама.
(вечером. ЮнМи пошла спать. СунОк помогает маме мыть посуду.)
— Я волнуюсь за неё, — говорит мама о ЮнМи старшей дочери. — Она такая нервная стала.
СунОк молча приподнимает брови.
— Ей нужно больше отдыхать, — говорит мама.
— Когда ей отдыхать? — удивляется СунОк. — Её расписание полностью заполнено на каждый день. Все популярные айдолы так живут.
— Она ещё слишком молода для такой жизни, — недовольно говорит мама и подаёт дочери очередную вымытую тарелку.
— И что ты предлагаешь? — интересуется СунОк, принимая тарелку и начиная вытирать её полотенцем.
— Не знаю, — помолчав, отвечает мама.
— В том-то и дело, — говорит СунОк. — Мы уже влезли в это с головой. Контракты подписаны и многие люди теперь зависят от ЮнМи. Как ты можешь это остановить?
— Не знаю, — снова недовольно повторяет мама. — И я вижу, что с моей дочерью обходятся несправедливо.
— Вот почему её не наградили за сунын? — перестав мыть посуду, с вопросом поворачивается она к дочери.
СунОк пожимает плечами.
— Я тоже считаю, что это несправедливо, — соглашается она. — Действительно, наградили всех, кто не имел к этому никакого отношения, а о моей сестре — забыли.
— То-то и оно, — веско произносит мама и возвращается к прерванному занятию.
Некоторое время в кухне стоит тишина, изредка нарушаемая звяканьем посуды и стуком, когда её ставят на полку.
— ЮнМи говорит странные слова, — говорит СунОк. — «Точка ноль». Кажется, я их где-то слышала, но не могу вспомнить — где…
СунОк с задумчивым видом смотрит в потолок.
— Не стой, — ворчливо произносит мама, толкая её в руку мокрым блюдцем.
— Твоя сестра много читает, пытаясь наверстать утерянное, — говорит она. — Возможно, что она эти слова где-то прочитала, а когда появился случай — повторила. Что в этих словах тебе странного?
— Просто они звучат как-то… профессионально, что ли? — пытается объяснить СунОк возникшее у неё ощущение дискомфорта. — У моей тонсен нет специальности. Поэтому, когда она использует рабочий сленг, это выглядит странно.
— У твоей сестры специальность — помочь выжить своей семье, — сердито говорит мама. — Поэтому, не приставай к ней. Ей и так приходится много работать. Если ещё и в семье ей будут досаждать, ей совсем придётся не сладко.
— Я помню, что ты мне говорила, — кивает СунОк. — Разве ты не заметила, как я была сегодня терпелива? Раньше я бы её уже давно поколотила за такие глупости, а сегодня выслушала всё до конца и предупредила, что её путь ведёт к
