тифа скончался епископ Адемар Пийский, доверенное лицо Римского папы Урбана II, и теперь между крестоносцами и императором уже не было посредника, настроенного миролюбиво по отношению к византийцам. И вполне естественно, что крестоносцы решили написать папе письмо, в котором просили того дать им нового духовного вождя — в военных, разумеется, недостатка не было. Эта просьба еще не нарушала ничьих интересов, но Боэмунд пошел дальше: он не просто просил у папы нового духовника крестоносцев, но
епископа для своей Антиохии, который мог бы потом стать патриархом Иерусалима! Обоснование этой просьбы было довольно простым: ссылаясь на то, что некогда христианская община здесь была основана апостолом Петром, норманн считал, что только и исключительно предстоятель Апостольского престола, его наследник, может ставить архиерея на эту кафедру.
Поступок норманнского вождя являлся, конечно, грубым попранием традиций и норм поведения того времени. Более того, своими действиями он сделал уже совершенно неосуществимой идею воссоединения Церквей, максимально обострив отношения между православными и латинянами. Население Антиохии лишь последние 14 лет находилось под властью мусульман и в массе своей было еще православным. В городе находился законный патриарх, нисколько не сомневающийся в том, что крестоносцы признают его первосвятительские права. Естественно, вопрос о замене патриарха другим лицом или о назначении на эту кафедру латинского ставленника вообще не рассматривался ранее. Каково же было удивление Иоанна Антиохийского, когда он узнал о письме Боэмунда папе Урбану II, в котором ему, патриарху, вообще не нашлось места!
Как будто о чем-то само собой разумеющемся норманн писал понтифику: «Разве может быть что-то более необходимое во всем мире, чем чтобы ты — отец и владыка христианской веры — вошел в древний и великий град, где христиане обрели имя свое, и сам завершил войну, которая твоя есть? Ибо мы разбили турок и язычников, но не знаем, как поразить еретиков — греков, армян и сирийских яковитов. Поэтому непрестанно молим тебя, дорогой отец, чтобы ты, наш заступник и наставник, прибыл в этот город, твой город, и чтобы ты, викарий св. Петра, воссел на престоле, и тогда обретешь нас верными сынами, справедливыми во всем, и своей властью и нашей силой сможешь искоренить и уничтожить любые ереси». Надо сказать, что благоразумный папа Урбан II не разделял мыслей норманна ни о «последней войне» с еретиками, которыми он, разумеется, византийцев не считал, ни о порядке замещения Антиохийской кафедры.
Чтобы несколько смягчить конфликт, в котором наиболее совестливые государи латинян считали виновными самих себя, крестоносцы не решились поставить на Антиохийскую патриаршую кафедру западного архиерея. Такое событие выглядело бы открытым разрывом отношений с Алексеем I Комнином и грубейшим нарушением ленной клятвы. Но так было только до короткого времени. Новый папский легат Даймберт, уроженец города Пизы, находящегося в состоянии войны с Византией, не испытывал никакой симпатии к грекам. Естественно, он без колебаний принял антивизантийский курс Боэмунда, признал его «права» на Антиохию и утвердил на Антиохийской кафедре при живом патриархе латинского архиерея Бернарда Валенского.
Немного забегая вперед, скажем, что после этого законному патриарху Иоанну пришлось спешно в 1110 г. удалиться в Константинополь. А в скором времени все православные епископы этой патриархии были вытеснены латинскими собратьями со своих кафедр. С тех пор многие Антиохийские патриархи и епископы находили себе приют в Константинополе, не имея возможности вернуться на родину. И хотя в самой Антиохии хозяйничали латиняне, ставившие своих избранников на патриаршую кафедру, в Константинополе признавали каноничными только тех лиц, которые были назначены патриархами в византийской столице[332].
Так, в болезнях, спорах, предательствах и смертях прошло лето. Наступило 1 ноября, и тут внезапно выяснилось, что Боэмунд не собирается участвовать в военном совете, где предполагалось утвердить план дальнейшего наступления. И хотя в качестве отговорки норманн указал свою болезнь, всем стало ясно, что без уступки ему Антиохии он поход не продолжит. А без него у Иерусалима делать было нечего; пришлось уступить[333].
Поскольку после образования Эдесского княжества латиняне уже лишились армии Балдуина, отказ от дальнейшей войны со стороны Боэмунда и Танкреда (племянник не оставил дядю в трудную минуту и был солидарен с ним во всем) был для них смерти подобен. Ситуация обострилась еще и тем, что в это время Петр Бартоломей открыл новые видения, посетившие его. Он рассказал, будто во сне ему явился апостол Андрей и приказал без промедления направиться в Иерусалим. Простой народ, которому хуже смерти пришлись месяцы голодного ожидания в Антиохии, толпами направился к вождям похода с требованием продолжить марш. В таком положении ничего не оставалось, как признать окончательно права Боэмунда на Антиохию и отдать приказ двигаться в путь[334].
Раймунд Тулузский, глубоко обиженный тем, что все вокруг, кроме него, обзаводятся владениями, также попытался уйти в сторону и захватить город Мару, чтобы основать в нем свое княжество. Но прибывший к началу осады Боэмунд помешал реализовать этот план. Тогда граф, откровенно не спешащий в Иерусалим, повел своих рыцарей к Триполи, но и здесь его ждало разочарование. Остальные вожди латинян, не испытывавшие никакого желания брать Триполи для Раймунда, просто сожгли все палатки в его лагере, чем вынудили того идти в Иерусалим[335].
Едва решили двигаться в путь, как в лагерь пилигримов явились послы императора Алексея Комнина (наконец-то!) с предложением отложить начало похода, поскольку василевс в принципе готов составить им компанию в борьбе за Иерусалим; нужно лишь время, чтобы он собрал необходимую армию. Раймунд ликовал, всем своим видом демонстрируя, что лишь он один был прав в своих предположениях. Но рядовые крестоносцы, которым опротивело бесконечное ожидание, требовали игнорировать такое предложение о военном союзе[336].
Поскольку Боэмунд не собирался покидать с таким трудом доставшуюся ему Антиохию, Раймунд, проглотивший сквозь горечь слез еще один удар судьбы — он так и не смог покорить Мару, 13 января 1099 г. совершил демонстративный и многозначный поступок. Босой и одетый как кающийся грешник, он вышел из своей палатки и пошел по направлению к Иерусалиму. Этот благородный поступок, помноженный на с умом потраченные деньги, принесли графу много пользы: его авторитет стал непререкаемым, и уже он, а не норманн стал неформальным главой крестоносного мероприятия. Даже Танкред, не говоря уже о Роберте Норманнском, получившие от Раймунда по 10 тыс. золотых монет, признали его лидерство и отправились с ним в поход. Впрочем, нельзя отбрасывать и того предположения, что переход на службу к Раймунду был втайне согласован Танкредом с дядей, с большим недовольством взиравшим на активность своего врага
