А уж когда на столе появились запеченные бараньи ноги, жареная ягнятина и фаршированные мясом баклажаны, славянское единение дошло до самой высшей точки. Подвыпившие русские и болгары обнимались и проникновенно объясняли другу, что они не чужие, что братушки друг другу…
И только одинокий лорд Дартлвилль, которого никто, кроме жениха, не признавал своим братом, уныло поедал кусок баранины, чувствуя себя на этом празднике чужим.
Генерал Палич-Верейский заметил это и провозгласил в честь английского лорда, в частности, и британской короны вообще витиеватый тост. Эрни оттаял, потянулся чокаться с русскими офицерами, и вскоре тоже побратался с обществом, напившись, как в Англии ему редко доводилось…
Все вокруг веселились, и только Мэри была так взволнована, что не чувствовала вкуса блюд и почти не могла есть. Она думала только о том, что Алексей сидит рядом и что теперь она — его жена… Это было так невероятно, что Мэри понимала — потребуется много времени, чтобы сродниться с этой мыслью.
— Когда мы вернемся в Петербург, обвенчаемся еще раз, по англиканскому обряду, — прошептал Алексей. — И устроим такой свадебный прием, какой ты захочешь. И отправимся в долгое свадебное путешествие… В Париж, или в Венецию, или на Лазурный берег.
— Мне главное, чтобы ты всегда был рядом, — тихо ответила Мэри. — А в Париже, или в Венеции — неважно!
— Давай покинем наших гостей, — предложил Алексей. — Полагаю, мы уже украсили своим присутствием свадебный обед и заслужили право побыть вдвоем.
Домик госпожи Райны, где была устроена комната новобрачных, утопал в цветах. Цветочные гирлянды украшали крыльцо, да и сама спальня была уставлена множеством букетов — здесь были и изысканные розы, и простые полевые цветочки, собранные в окрестных лугах. Ароматы цветов сплетались в такую изысканную гамму, словно молодожены очутились в райском саду.
— Неужели я на самом деле твоя жена? — не удержалась от наивного вопроса Мэри. — Мне так трудно в это поверить…
Но Алексей понял, как ей важно услышать его ответ, — не так уж часто он объяснялся в любви перед свадьбой.
— Да, ты моя жена, моя любимая и единственная, и я намерен это тебе доказать!
Целуя Мэри, он снял с ее головы чуть подвядший веночек с фатой, рассыпал по плечам ее нежные шелковистые волосы, осторожно расстегнул платье… Но когда дело дошло до белья, Мэри вдруг воспротивилась.
— Прости, но я не могу предстать перед тобой обнаженной, — объяснила она мужу. — Еще совсем светло, и мне будет неловко.
— В прошлый раз ты так не стеснялась, — напомнил он. — И это мне очень нравилось…
— Но тогда было совсем темно. А сейчас в комнату заглядывают солнечные лучи. Я не могу…
— Но я ведь твой муж, — возмутился Алексей.
— А я — англичанка. Нашим женщинам свойственно целомудрие.
— Что ж, я это тебе в вину не ставлю, — непонятно ответил молодой муж. Пока Мэри обдумывала, нужно ли воспринимать слова Алексея как шутку, или как насмешку, или как-нибудь иначе, она оказалась в его объятиях, а нижняя юбка, корсет и сорочка сами собой поползли вниз…
Мэри почему-то вспомнилось, как Дженкинс наставлял ее в Лондоне перед посещением бельевого магазина:
«Вещи извольте выбирать пошикарнее. Леди начинается с дорогого белья».
Наверное, уже тогда подразумевалось, что Мэри придется раздеваться в присутствии мужчины, и только по собственной глупости и наивности она не осознала, что за роль в шпионских играх маркиза ей уготована. И какое счастье, что единственным мужчиной, увидевшим ее в подобный момент, оказался тот самый человек, которому суждено было стать ее мужем…
А Алексей небрежно отшвырнул пикантные вещички, купленные когда-то Мэри в бельевой лавке у игривой француженки.
— Удивительно, что при твоей скромности ты ухитрилась приобрести такое вульгарное белье, — заметил он. — Мы с тобой купим тебе совсем другие вещи, как только окажемся где-нибудь, где есть хорошие дамские магазины. Твое белье не для такой женщины, как ты. Даже если ты и не собиралась никому его показывать, пусть оно тебя больше не оскверняет.
Это было бы совершенно неуместное и неподобающе сварливое ворчание, если бы муж не целовал ее после каждого слова, одновременно срывая одежду с себя.
Мэри тоже впервые могла по-настоящему оценить всю красоту Алексея. Ей показалось, что он сложен совершеннее мраморных античных атлетов, скульптуры которых выставляют в музеях. Ее муж был гораздо красивее всех Аполлонов, вместе взятых, а главное — он был живой и любящий, в отличие от каменных изваяний.
Когда она притронулась к его гладкой, теплой коже, под которой играли выпуклые твердые мышцы, у нее прервалось дыхание. Так бывает, когда ступаешь в холодную речную воду, собираясь плыть, и кажется, что острые пики пронзают тебя насквозь, не давая вздохнуть. Но сейчас это пронзительное чувство возникло не от холода, а от любви…
Мэри казалось, что она умрет, если сейчас же, сию секунду не будет принадлежать этому мужчине, если их тела не сольются, и безумная любовь, разрывающая ее сердце, не найдет выхода.
А Алексей в этот раз совершенно не торопился — он ласкал Мэри очень нежно, заново приучая ее к себе, целовал ее губы, глаза, мочку уха, в которое шептал слова любви, весь тот бессмысленный и чудесный лепет, который понятен только двоим… Но она не могла больше наслаждаться этими ласками и сама потянулась навстречу мужу, чтобы поторопить его и ускорить бешеную пляску их тел…
Она чувствовала, что в ней просыпается какая-то другая женщина, страстная и ненасытная, и подчиняет себе все мысли, чувства и даже каждое движение. И эта женщина вовсе не желает вспоминать о целомудрии настоящей английской леди, нет, в ее повадках проявляется что-то дикое, звериное, а главное — ей очень нравится быть такой…
Мэри на секунду испугалась, когда Алексей громко застонал, но догадавшись, что это от счастья, прижалась к нему еще крепче, чувствуя, как оглушительно бьется сердце в его груди.
Проснувшись утром, Мэри поняла, что ничего не желает знать и ни о чем не хочет думать, кроме того, что она безумно счастлива. Она словно растворилась в своем счастье, а все тревоги и проблемы отступили далеко-далеко и казались каким-то забытым сном.
Но, увы, жизнь безжалостно вмешалась в ее мечтания. Может быть, она и не отказалась бы всю оставшуюся жизнь провести в объятиях своего молодого мужа, но Алексей грустно напомнил, что ему пора вернуться к своим служебным делам…
— А я? Ты отправишь меня в Петербург? И я буду в одиночестве и тоске ожидать твоего возвращения в чужом городе, среди чужих людей? — спросила Мэри, стараясь, чтобы голос не выдал всю глубину подступающего отчаяния.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
