— О чем вы толкуете? Я что-то не улавливаю, — с беспечным любопытством сказал Жюльен.
— Я говорю о вашей карьере и о тюремном заключении графини, больше ни о чем, — ядовито ответил Колен.
Он чувствовал себя обиженным холодным приемом Жюльена.
Разве от людей можно ждать благодарности!
Жюльен спустил ноги на пол и взглянул на Колена.
— Вам не кажется, что тема устарела? — презрительно заметил он. — Вам, вероятно, неизвестно, что графиня приезжала сюда месяц тому назад?
— Нет, известно. Когда же свадьба?
— Свадьба? — Жюльен расхохотался.
Колен внезапно почувствовал, что он очень устал, как от путешествия, так и от этого неприятного, двусмысленного свидания; он решил объясниться начистоту.
— Я вас спрашиваю, когда вы женитесь на графине? Именно об этом, — сказал он резко и торжественно. — Вам можно позавидовать. И красавица, и молодая, и так любит вас, что не побоялась года тюрьмы ради вашего спасения. Я начинаю сомневаться в вашей добропорядочности, Жюльен, поскольку вы можете еще колебаться в этом вопросе. А где остановилась графиня? В моем отеле ее нет.
Жюльен приблизился к Колену с угрожающим видом.
— В последний раз прошу объяснить мне, что вы подразумеваете под вашими словами? Графиня сидела в тюрьме из-за меня? Я — счастливейший человек в мире? Один из нас, очевидно, лишился рассудка! Графиня убила Шарля Кэртона и очень легко отделалась. Вы всячески содействовали ей, я это знаю от отца, и благо вам будет, но если при этом вы влюбились в графиню, при чем тут все-таки я?
Колен всплеснул руками и вскочил с места, его лицо стало багровым; тем не менее он заговорил сравнительно спокойно:
— Вы спрашиваете, кто из нас сошел с ума? Конечно, вы! Вы осмеливаетесь говорить мне, что графиня убила Кэртона! Вы морочите меня, меня, который столько выстрадал и так долго молчал, который выволок вас из той комнаты, раздобыл для вас яхту и замел ваши следы во Франции, пока ваш отец расчищал вам дорогу за границей. Что же касается ваших намеков насчет меня и графини, то берегите свою жизнь! Он осмеливается важничать передо мной, издеваться над графиней! Беспринципный ренегат, выезжающий на любви женщины!
Колен умолк, испуганный злобными раскатами своего голоса. Он взглянул на Жюльена, который, в свою очередь, не спускал с него испытующего, лихорадочного взора, и сжал кулаки, готовясь к защите.
— Сядьте на свое место, Колен, — раздался спокойный, повелительный голос Жюльена.
Колен повиновался, словно загипнотизированный.
— Ну, а теперь объяснитесь, — сказал Жюльен, садясь с ним рядом.
— В моих письмах были исчерпывающие объяснения, — мрачно возразил Колен.
— Какие письма? Писанные где и когда?
— В конце прошлого и начале этого года.
Жюльен ничего не ответил, и Колен заговорил опять.
— Я все время писал вам о графине, передавал ее поручения. Иносказательно, конечно, но вы все-таки могли понять, в чем дело. Когда она заболела, я опять писал вам. Я узнал об ее болезни от Лукана и никак не мог понять… — Он не докончил своей фразы.
— Мне нечего больше сообщить вам, — добавил он сухо. — А вы что скажете?
— Я получил от вас только одно письмо с упоминанием о Саре, о графине Дезанж, — поправился Жюльен, — правда, очень длинное и подробное — ответ на мое, написанное к вам еще на яхте.
— Письмо от вас, с яхты? — воскликнул озадаченный Колен. — Я его и в глаза не видел! Вы что-то лукавите и, кажется, хотите свалить всю вину на меня! — добавил он брезгливо и недоверчиво. — Каких вам надо еще новостей, когда вы сами только что признались, что виделись с графиней? Впрочем, может быть, теперь вы и это уже будете отрицать?
Жюльен покачал головой. Он был совершенно подавлен, даже глаза у него точно провалились.
— Насколько я схватываю, — сказал он прерывающимся голосом, — это я убил Кэртона, а Сара взяла на себя мою вину… Но почему, каким образом?
— Почему, каким образом? Не притворяйтесь, Жюльен! Вы знаете! Не может быть, чтобы вы не знали о том, как ваш отец случайно оказался поблизости, услышал шум и нашел вас на полу, в бессознательном состоянии, с раной на голове, а Кэртона — мертвым! Он моментально обмозговал план действий, и графиня согласилась на все, чтобы спасти вашу карьеру. Я ждал вас в автомобиле у ворот парка; он позвал меня на помощь, и мы вынесли вас оттуда. Это было как раз в полдень, и никто нас не заметил. Мне удалось раздобыть яхту, она снялась с якоря в Бордо, а потом, в продолжение нескольких недель, кружилась по морю. Министерство иностранных дел официально подтвердило, что у вас лихорадка. Вскоре начался процесс; я делал, что мог, графиня отделалась сравнительно легко. Факт убийства был налицо, но приняли во внимание плохое сердце Кэртона, которое не могло выдержать ни малейшего потрясения. Графиня…
— Вы говорите, что Сара сидела в тюрьме из-за меня?.. Я ничего не понимаю, Колен!
— Зато я прекрасно все понимаю! — мрачно ответил Колен, — и первым долгом то, что ваш отец — гнусная личность! Он все время плел вам разные небылицы и перехватывал и подделывал мои письма. Прекрасное занятие для семидесятилетнего юноши! Наверное, пришлось поломать голову! Он… но что с вами?..
Жюльен резким движением схватил Колена за руку.
— Говорите яснее! — кричал он, задыхаясь. — Ведь я выгнал ее, она… она!..
Он тряс Колена за плечи; пот градом струился по его лицу.
— Жюльен!.. Жюльен!.. — твердил Колен, опасаясь за его рассудок.
— Вы знали все и не спасли меня от позора? Благодаря вам я довел до тюрьмы любимую женщину, не сделал ни одной попытки извлечь ее оттуда — и в конце концов оскорбил и выгнал ее — благодаря вам и моему отцу!
Он оттолкнул Колена с такой силой, что тот потерял равновесие, попытался удержаться за подушки и покатился вместе с ними на пол.
— Ради Бога, Жюльен! — бормотал он. — Жюльен, послушайте!
— Мне слушать вас? Нет, теперь слушайте вы и смотрите, до чего вы меня довели! Ваше счастье, что я не убил вас, как собаку, вас, который предал меня ради своей безопасности и который еще смеет говорить о своих страданиях. Я поверил, что она любила Кэртона, и, чтобы забыться, опустился до этого… сделал это вполне сознательно, с открытыми глазами, питая отвращение к разврату и вместе с тем ища в нем забвение. Все это дело ваших рук — вас и моего отца!
Он умолк. В комнате воцарилась мертвая тишина, прерываемая только тяжелым дыханием Колена.
— И вы думаете, что я так это оставлю, что я буду молчать, зная, что женщина покрывает мою честь своею?
Колен в ужасе вскочил на ноги; его голос стал крикливым от страха.
— Нет, вы этого не сделаете! Это не имеет смысла теперь! Да графиня опровергнет ваши показания.
— Вы в этом так уверены? — нервно расхохотался Жюльен. — Может быть, ваша уверенность поколеблется, когда я скажу вам, что оскорбил ее…
— Не делайте этого, не делайте! — задыхался Колен в состоянии, близком к удару.
Он попробовал остановить Жюльена, и даже застонал, когда шаги последнего замерли в отдалении; раздался звонкий топот копыт по мощеному двору, потом более глухие звуки, когда Жюльен выехал на ровную дорогу.
ГЛАВА XXX
Всяк, кто проник за тот скорбный порог,Равно от жизни и смерти далек.Чувствую лишь ледяное дыханьеБыстрых годов, что влекут к увяданью;Голод порой мое тело томит,Мысль одинокая душу сверлит.В будущем пусто, и только одноПрошлое смотрит печально в окно.Вас потеряв, я лишился души,В ней ведь царили лишь вы.Вас потеряв, я навеки забылВысший смысл жизни и жизненных сил,Самое слово «любовь» я забыл,Вас лишь одну я на свете любил.
Есть люди, которые тупеют от горя; для других страдания, наоборот, являются источником просветления.
Жюльен принадлежал ко второму типу; обрушившееся на него несчастье скосило все сорные травы его души и дало простор доброкачественным побегам. Черствость и недоверие к людям, которые стали преобладающими чертами его характера за последний год, перестали властвовать в его сердце.
Он стал нравственно чище после перенесенного удара и стыдился своего прошлого.
Жест, которым Сара попыталась, рискуя своею жизнью, спасти Кэртона, был вызван страхом за него, Жюльена, а не за того человека, которому он угрожал; она защищала Кэртона только потому, что боялась за Жюльена.
После того как неизбежное свершилось, она без колебаний принесла себя в жертву любимому человеку.
А он так легко поверил, что она смеялась над ним и обманывала его с Кэртоном, поверил сразу в самое плохое, в то время как она отдавала ему самое ценное, что у нее было.
Он никого больше не обвинял; негодование против отца и Колена улеглось по дороге в Тунис; человеконенавистничество первого и себялюбивая трусость второго были ничто по сравнению с его собственной виной.
