— Приходилось. Сюда же не только чернокнижников привозят. Бывает, по навету завистника кто попадет, бывают и блаженные, и помешанные, а то и свихнувшиеся фанатики, колдовской силой не обладающие, но верящие, что оной наделены. Был один, компаньона убивший из‑за барыша, который специально под одержимого косил.
— Зачем?
— На костер не всегда ведут. Если удается доказать, что ворожба не имела места, а подсудимый сам стал ее жертвой: опоили его или одурманили, то в монастырь отправляют, чтобы одержимость храмовники отмаливали. Да и сам пострадавший душу свою спасал. Вот тот убийца и надеялся, что виселицу монастырем заменят. Поклоны в серых стенах бить всяко лучше, чем с пеньковой вдовой на шее болтаться.
Илас, сев на нары и поджав под себя ноги (юбки при этом непозволительно задрались, обнажая мужскую худую волосатую голень), недобро сощурился:
— А как же вы такие правильные распознаете: кто сам чаровал, а кого околдовали? Ведь способы доказать причастность к чернокнижию всем известные: дыба, да имарский сапожок. Под пытками вспоминают даже то, чего и помыслить до этого не смели, и сознаются один за дюжину. Небось, и сам знаешь, пытать ведь приходилось?
Эрден внимательно посмотрел на говорившего:
— Хоган миловал, и чаша сея прошла мимо меня. И, опережая твой следующий вопрос: для поиска истины достаточно мозгов. Раскаленные клещи вырывают слова, пряча истину.
— Ты такой правильный, рассудительный, что аж врезать хочется, — едкость в голосе Иласа жгла негашеной известью.
— Ты уже пробова…ла, не получилось.
В этот раз блондин на подначку не повелся.
— Я — не трактирная девка, дважды за один ломаный грош не отдаюсь, — прокомментировал он поддевку.
Личной неприязни к самому Эрдену Илас вроде бы не испытывал (не считая того, что с Вассой этот ушлый котяра вел себя уж слишком по — свойски), а вот к роду деятельности…, и тем паче к родству с великим инквизитором. Тень великого и ужасного довлела над блондином.
— Вижу, с чем‑то борешься внутри себя. Может поделишься? Говорят, от этого легче становится.
— Играешь в доброго храмовника, выслушивающего исповеди?
— Не играю, пытаюсь быть если не другом, то товарищем, готовым подставить плечо.
— Знаю я таких… товарищей, — последнее слово Илас презрительно выплюнул, — золотых мальчиков, любимых родителями, для которых уже припасено готовое место. А если не припасено и отправлены из‑за наветов злоязычников такие ненароком в приграничье… предают не задумываясь. Им же можно, у них даже кровь голубее, чем у остальных.
Мужчина говорил, а воспоминания утренним туманом, что словно кисель собирается в лощинах и не видно в таком ни зги, уже окутывали его. Память шептала Иласу об юнце, не золотом даже, бриллиантовом, в результате хитрой и долгой интриги двух приближенных к трону родов попавшем в приграничье. Как тот кичился своей родословной, ни в грош не ставя простых вояк и словно одолжение делал, разговаривая с теми, в чьей фамилии была частица 'дис. А после первой же вражьей атаки на их редут этот сопливыш в ногах у командира валялся, прося спасти его бесценную жизнь. Голосил так, что неприятель и тот слышал. Командир взял тогда его за грудки да в сторону Иласа кинул со словами:
— Прикрой кутенка!
Юнец затих тогда, жался побитой собакой, верой и дружбой клялся, хогановым знаком божась.
Отбили атаку… а через седмицу кутенок вновь нос задирать начал, дескать не по положению ему, герцогу высокородному, в одной казарме с виконтовскими да баронетскими отпрысками хлеб делить.
При следующем налете прошила кутенка стрела насквозь, и никто об этом не жалел. Война дело такое — смерть здесь привычная гостья.
И с тех пор затаилось у Иласа недоверие ко всем обласканным деньгами и славой: только такие получали от жизни все лучшее, причем бесплатно. От образования в престижном академуме до безраздельного внимания первых красавиц. Впрочем, последние не обделяли внимание и блондина, причём именно вниманием, не сильно усердствуя в матримониальном желании, потому как многие знатные фьеррины гулять предпочитали с красивыми, а выходить замуж за богатых.
И сейчас, именно в камере, при словах о дружбе и товариществе вспомнилось Иласу, что перед ним не просто Эрден, а сын великого инквизитора, приближенного к трону едва ли не больше, чем императрица.
Такому наверняка судьба все приносила на рушнике и с поклоном.
— Опыт вещь нужная, но порою бесполезная. Не знаю, кто был тот, кто заставил тебя так думать, но жить богато вовсе не означает — жить хорошо. Я двадцать лет потратил, чтобы выйти из тени отца. Даже в дознаватели в шестнадцать сбежал именно потому, что на этот департамент инквизиция влияния не имеет. Сотрудничает — да, но надавить не может. Когда с самого детства по твоим следам крадется шепот 'он сын того самого… жаль, никчемный будет, ну да отец все ему устроит…', противно становится, муторно на душе. Оттого и начинал с самого низа. А то, что в шрамах весь — не отцова заслуга, как и должность, которую занимаю. Да, не всем везет с родительской любовью, но если сам ее не испытал, винить других не след…
Говоривший выдохся, а Илас, сгорбившись, понуро молчал.
'Еще немного, и уйдет в себя, начнет копаться. Зря сорвался… Этот белобрысый хоть и дурак, но дурак честный, правильный, такому скажи, что причина в нем самом — себя же съест изнутри', — подумалось дознавателю.
— Ладно, извини. Сорвался… — протянутая рука, не по — аристократически мозолистая с белой ниточкой — меткой от шрама была лучшим доказательством непростого жизненного пути, пройденного говорившим.
Илас поднял глаза. В его взгляде вальсировала стуженьская вьюга.
— И ты извини.
Мужское рукопожатие. Крепкое, но не такое, когда меряются удалью: кто сильнее сожмет. Равный уважает равного.
— И чтобы окончательно все прояснить между нами, — Эрден не разрывал рук и глядел прямо в глаза Иласу, — о Вассе. Не мешайся: пусть пока между нами ничего нет, но, согласно слухам, она моя жена.
Илас хитро усмехнулся:
— А моя сестра. Сводная. И это безо всяких слухов. Так что это ты не мешайся.
Эрден лишь фыркнул на столь самонадеянное заявление блондина.
— Делильщики, чтоб кереметь разорвал. Самих того и гляди на костер поведут, а мы тут о мужских слабостях…
Словно в подтверждение его слов о костре послышались шаги. Несколько человек спускалось по лестнице. Вариантов было немного: либо эти славные люди решили прогуляться с экскурсионной целью по подземелью, либо по их души.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
