– Прекраснейшая из книг, что появились у нас в стране на моем веку{843}. Невольно вспоминаешь Гомера.
Он остановился у подножия лестницы.
– У меня зародилась пьеса! Бесовское измышление!{844} – объявил он торжественно.
Зал с мавританскими колоннами, скрещивающиеся тени. Окончен мавританский танец девятерых в шляпах индексов.
Мелодичным голосом, с гибкими интонациями, Бык Маллиган принялся зачитывать свою скрижаль:
Каждый сам себе жена,илиМедовый месяц в руке(национальное аморалите в трех оргазмах)сочинениеМудака МаллиганаОн обратил к Стивену ликующее мурло:
– Я опасаюсь, что маскировка слишком прозрачна. Но слушай же.
Он продолжал читать, marcato:
– Действующие лица:
ТОБИ ДРОЧИНЬСКИЙ (задроченный полячок)
МАНДАВОШ (лесной разбойник)
МЕДИК ДИК и МЕДИК ДЭВИ (двое за одного)
МАТУШКА ГРОГАН (водородица)
НЕЛЛИ-СВЕЖЕНЬКАЯ
и
РОЗАЛИ (шлюха с угольной пристани).
Он шел впереди Стивена, похохатывая, болтая головой туда и сюда, – и весело обращался к теням, душам людей:
– О, та ночь в Кэмден-холл, когда дочери Эрина{845} должны были поднимать юбки, чтобы переступить через тебя, лежащего в своей винноцветной, разноцветной и изобильной блевотине!
– Невиннейший из сыновей Эрина, – откликнулся Стивен, – ради которого когда-либо юбки поднимались.
Почти у самого выхода, ощутив чье-то присутствие сзади, он посторонился.
Расстаться. Подходящий момент. Ну а куда? Если сегодня Сократ выйдет из дому, если нынче Иуда пустится в путь. Какая разница? Предрешенное пространство ожидает меня в предрешенное время – неотменимо.
Моя воля – и его воля, лицом к лицу. Между ними бездна.
Человек прошел между ними, вежливо кланяясь.
– Еще раз здравствуйте, – отвечал Бык Маллиган.
Портик.
Здесь я следил за птицами{846}, гадая по их полету. Энгус с птицами. Они улетают, прилетают. Этой ночью и я летал. Летал с легкостью. Люди дивились. А потом квартал девок. Он мне протягивал нежную, как сливки, дыню. Входи. Ты увидишь.
– Странствующий жид, – прошептал Бык Маллиган в комическом ужасе. – Ты не заметил его глаза? Он на тебя смотрел с вожделением. Страшусь тебя, о старый мореход{847}. Клинк, ты на краю гибели. Обзаводись поясом целомудрия.
Оксенфордские нравы.{848}
День. Тачка солнца над дугой моста.{849}
Темная спина двигалась впереди. Шаги леопарда, спустился, проходит воротами, под остриями решетки.
Они шли следом.
Продолжай оскорблять меня. Говори.
Приветливый воздух подчеркивал выступы стен{850} на Килдер-стрит. Ни одной птицы. Из труб над домами подымались два хрупких пера, раскидывались оперением и под веющей мягкостью мягко таяли.
Прекрати сражаться. Мир цимбелиновых друидов, мистериальный: просторная земля – алтарь.
Хвала богам! Пусть дым от алтарейНесется к небу!{851}
10. Блуждающие скалы
{852}
Начальник дома{853}, высокопреподобный Джон Конми, О. И., сойдя по ступенькам своего крыльца, опустил плоские часы обратно во внутренний карман. Без пяти три. Прекрасное время для прогулки в Артейн. Значит, как фамилия мальчика? Дигнам. Да. Vere dignum et iustum est[139]. С этим следовало к брату Свону{854}. Письмо мистера Каннингема. Да. Оказать ему эту услугу, если можно. Добрый католик, соблюдает обряды, помогает в сборах на церковь.
Одноногий матрос, продвигаясь вперед ленивыми бросками своих костылей, прорычал какие-то звуки. Возле монастыря сестер милосердия он оборвал броски и протянул фуражку за подаянием к высокопреподобному Джону Конми, О. И. Отец Конми благословил его под щедрыми лучами солнца, памятуя, что в кошельке у него только серебряная крона.
Отец Конми свернул к Маунтджой-сквер. Мысли его ненадолго задержались на солдатах и матросах, которые лишились конечностей под пушечными ядрами и доживают остаток дней в нищенских приютах, а также на словах кардинала Уолси{855}: Если бы я служил Богу своему, как я служил своему королю, Он бы не покинул меня в дни старости. Он шел под деревьями, в тени играющей зайчиками листвы, навстречу же ему приближалась супруга мистера Дэвида Шихи, Ч. П.
– Благодарю вас, просто прекрасно. А вы, святой отец?
Отец Конми себя чувствовал поистине превосходно. Он собирался в Бакстон на воды. А как ее сыновья, у них все хорошо в Бельведере? Правда? Отец Конми был поистине очень рад это слышать. А как сам мистер Шихи? Еще в Лондоне. Ну да, конечно, парламент ведь еще заседает. Какая прекрасная погода, право, на редкость. Да, это весьма возможно, что отец Бернард Вохен{856} возобновит свои проповеди. О да: огромный успех. Поистине необыкновенный человек.
Отец Конми был очень рад повидать супругу мистера Дэвида Шихи, Ч. П., и рад, что она так хорошо выглядит. Он попросил передать его наилучшие пожелания мистеру Дэвиду Шихи, Ч. П. Да, он непременно их навестит.
– Всего доброго, миссис Шихи.
Отец Конми приподнял свою шелковую шляпу в прощальном приветствии стеклярусу ее мантильи, чернильно поблескивающему на солнце. И вновь улыбнулся уходя. Он знал, что его зубы почищены пастой с пальмовым маслом.
Отец Конми шел и на ходу улыбался, вспоминая чудаковатые глаза отца Бернарда Вохена и его сочные лондонские словечки.
– Пилат! Да что ж ты не разогнал весь этот сброд в шею?
Но в рвении ему не откажешь. Никоим образом. И несомненно, приносил много пользы, на свой манер. Этого тоже не отнять. Он говорил, что любит Ирландию и любит ирландцев. Кстати, ведь из хорошей семьи, кто бы подумал? Кажется, из Уэльса.
О, берегитесь, чтоб не забыть{857}. Письмо к отцу провинциалу{858}.
Отец Конми остановил трех малышей-школьников на углу Маунтджой-сквер. Да: они были из Бельведера. Из приготовительного, ага. И хорошо себя ведут в школе? О-о. Ну, тогда очень хорошо. А как тебя зовут? Джек Сохен. А тебя? Джер. Галлахер{859}. А этого молодого человека? Его звали Бранни Лайнем. Ну, как приятно носить такое красивое имя.
Отец Конми, достав письмо из внутреннего кармана, вручил его юному Бранни Лайнему и указал на красный столбик-ящик на углу Фицгиббон-стрит.
– Смотри, только сам не проскочи в ящик, малыш, – пошутил он.
Мальчуганы, шестиглазея на отца Конми, засмеялись:
– О, сэр!
– Ну-с, покажи, как ты умеешь опускать письма, – сказал отец Конми.
Юный Бранни Лайнем перебежал через дорогу и сунул письмо отца Конми к отцу провинциалу в щель ярко-красного почтового ящика. Отец Конми улыбнулся, кивнул, опять улыбнулся и зашагал по восточной стороне Маунтджой-сквер.
Мистер Дэнис Дж. Маджинни, учитель танцев и пр., в цилиндре, в серо-голубом сюртуке с шелковыми лацканами, в белом галстуке, в узких сиреневых брюках, канареечных перчатках и лаковых остроносых штиблетах, выступая с внушительною осанкою, наипочтительнейше свернул на обочину, обгоняя леди Максвелл на углу Дигнамс-корт.
А это не миссис Макгиннесс?
Миссис Макгиннесс, статная, седовласая, поклонилась отцу Конми с соседнего тротуара, по которому она величаво проплывала. Отец Конми улыбнулся и отдал поклон. Как она поживает?
Какая великолепная манера. Есть нечто в ней, прямо как у Марии Стюарт. И только подумать – процентщица. Ну и ну! С такой… как бы это сказать?.. с такой царственной миной.
Отец Конми следовал по Грейт-Чарльз-стрит, поглядывая налево на закрытую протестантскую церковь. Преподобный Т. Р. Грин, бакалавр искусств, будет (D.V.[140]) читать проповедь. Он у них называется бенефициарием. По-латыни благодетель. Решил их облагодетельствовать проповедью. Но будем, однако, снисходительны. Непреодолимое неведение{860}. Действуют по мере света, им данной.
Отец Конми повернул за угол и зашагал по Северной окружной. Удивительно, что нет трамвайной линии на такой важной магистрали. Бесспорно, тут должна быть.
С Ричмонд-стрит высыпали гурьбой школьники с ранцами за спиной и все как один приподняли измятые фуражки.
Отец Конми несколько раз благосклонно покивал им. Из школы Христианских братьев.
С правой стороны до отца Конми донесся запах ладана. Церковь Святого Иосифа, Портленд-роу. Для престарелых и добродетельных особ женского пола. Отец Конми обнажил голову пред совершающимся Святым Таинством. Да, добродетельны – но иногда просто невыносимы.
Проходя мимо особняка Олдборо{861}, отец Конми подумал про этого расточительного аристократа. А теперь тут какая-то контора или нечто подобное.
Отец Конми вышел на Северную Стрэнд-роуд, где его приветствовал мистер Вильям Галлахер, стоявший в дверях своей лавки. Отец Конми приветствовал мистера Вильяма Галлахера и ощутил запахи, исходившие от пластов бекона и объемистых кубов масла. Он миновал табачную торговлю Грогана, опершись на которую газетные щиты сообщали об ужасной катастрофе в Нью-Йорке. В Америке то и дело подобные происшествия. Какое несчастье для людей вот так умереть, без приуготовления. Хотя еще остается акт совершенного сокрушения{862}.
