какой бы ты хотела, чтобы она была? Где бы ты хотела, чтобы она состоялась?
Я кладу голову ему на грудь, пытаясь представить, как будет выглядеть этот день.
— Хм, где-нибудь снаружи, только с несколькими близкими друзьями. Честно говоря, я была бы рада, если бы мы были только вдвоем, но я знаю нескольких людей, которые не простили бы меня за то, что я их не пригласила. Я бы хотела надеть простое платье и быть окруженной множеством цветов, экзотических, как здесь, если бы мы могли их достать.
После паузы я добавляю:
— И я бы хотела сделать одну из тех татуировок, которые, как ты сказал, делают местные жители.
Тристан приподнимает мой подбородок, пока я не смотрю на него. Он ухмыляется.
— Я думал, ты находишь это варварством.
— Потому что в то время я не понимала, что значит хотеть полностью отдаться кому-то. Теперь я знаю.
Он притягивает меня к себе. Я бы хотела, чтобы он этого не делал, потому что по моей щеке скатилась слеза, и я хочу ее скрыть. Тристан ловит ее большим пальцем, пораженно глядя на нее.
— Эйми, — шепчет он, и в этот момент все, о чем я могу думать, это о том, какая это привилегия слышать, как он произносит мое имя, и как очень редко мне предоставилась возможность наслаждаться роскошью слышать, как он произносит это. Я ненавижу это. Больше всего я ненавижу, что свадьбы никогда не будет. Я никогда не буду стоять рядом с ним в белом, обмениваясь клятвами. Страстное желание сделать это охватывает меня быстро и так сильно, что выбивает воздух из моих легких. Если бы я могла исполнить одно последнее желание, то сделала бы это. Я не понимаю, почему это вдруг стало так важно, но это дало бы мне покой, который я потеряла, когда поняла, что не выберусь отсюда. Когда Тристан смотрит на меня, он читает мои мысли. Я вижу, что он хочет заверить меня, что это неправда, что у меня будет много времени — месяцы, годы — слышать, как он произносит мое имя. Но теперь я та, кто не позволяет ему ничего говорить. Чтобы заставить его замолчать, я прижимаюсь губами к его рту, позволяя его губам окутать меня той чудесной силой, которой они обладают, чтобы стереть все мысли. Я рада, что у нас состоялся этот разговор. Я знаю, как это было важно для него. Когда ты здоров, ты думаешь, что у тебя есть целая вечность, чтобы сказать то, что имеет значение. Когда ты болен, ты учишься проживать каждое мгновение и делать каждое мгновение значимым. Как печально, что мы узнаем об этом, когда у нас вот-вот закончится время. Я бы никогда не сказала ему этого, если бы была здорова. Смущение и стеснение всегда мешали мне выражать свои самые сокровенные желания, надежды и мысли. Наверное, в каком-то смысле я не могу считать свою болезнь полным проклятием.
Мы отрываемся друг от друга, хватая ртом воздух, а затем он заключает меня в крепкие объятия, целуя в лоб.
— Ну, если ты хочешь, чтобы нас окружало множество экзотических цветов, нам лучше взять с собой пригоршню, когда мы покинем это место, — шутливо говорит он. Затем он вскакивает на ноги. Я выпрямляюсь, мое сердце колотится со скоростью миллион миль в час, когда я оглядываюсь вокруг, пытаясь найти то, что его насторожило. Я не вижу ничего, что могло бы представлять угрозу.
— Мы могли бы сделать это здесь, — говорит он.
— Что сделать? — тупо спрашиваю я.
— Сыграть свадьбу.
Он обхватывает мое лицо руками.
— Здесь более чем достаточно цветов, и у тебя есть белое платье. То, которое ты не хотела надевать, потому что он было слишком длинным. Довольно трудно достать кольца, но пока мы могли бы обойтись без них. У нас есть несколько таких шипов с красящим соком, — говорит он, указывая на стопку шипов, которые он сорвал с птицы.
— Мы можем использовать их для татуировок. Что ты на это скажешь?
Я вожусь с пуговицами его рубашки, борясь со слезами. Он не может понять, как много это значит для меня.
— Струсила уже так скоро после того, как сказала "да"? Что ты на это скажешь, Эйми? — манит он меня ответить.
— Я бы с удовольствием, — шепчу я.
Он прижимается губами к моему лбу.
— Я сбегаю, чтобы принести цветы…
— Ни за что. В любом случае, я запомнила все цветы на внутренней стороне забора. Я просто представлю, что они у нас здесь.
— Я помогу тебе переодеться в твое белое платье после того, как переоденусь. Или ты хочешь, чтобы я помог сначала тебе?
— Нет, нет… Я переоденусь сама.
— Но ты не можешь…
— Пожалуйста, Тристан. Я бы хотела сделать это сама.
— Хорошо.
Он заходит в кабину пилота, и у меня в животе что-то трепещет. Поскольку я едва могу двигаться, я ползу к своему чемодану, стиснув зубы, когда боль пронзает мою ногу даже при самом легком движении. Я отказываюсь смотреть на свою ногу и надеваю белое платье с темно-синими кружевами, благодарная за его длину. Я должна буду убедиться, что оно не соскользнет вбок, обнажив мою ногу. Это определенно испортило бы настроение. Я расчесываю волосы, позволяя им упасть мне на спину. Это странно после тех месяцев, что я носила их в пучке. Я нахожу косметичку, которую засунула на дно чемодана, когда мы впервые провели инвентаризацию того, что у нас было. Я забыла, что он у меня есть. Я открываю ее, и в маленьком зеркале на внутренней стороне крышки я вижу свое отражение и ахаю. Я выгляжу ужасно, как будто кто-то высосал из меня всю жизнь. Моя кожа болезненно бледного цвета. Должно быть, я похудела гораздо больше, чем думала, потому что у меня очень выступающие скулы. Они делают глубокие темные круги под моими глазами еще более заметными. Я вздыхаю, прикусывая губу. Я бы хотела, чтобы Тристан помнил меня красивой. Это глупое желание прямо сейчас, но мне все равно. У него достаточно неприятных воспоминаний.
Я смотрю на косметичку. Может быть, я смогу это исправить, хотя я сомневаюсь, что любое количество макияжа может заставить меня выглядеть красиво сейчас. Мое настроение немного улучшается, когда я начинаю наносить макияж. Чувство трепета становится все более интенсивным, наполняя меня все больше и больше, когда я наношу консилер под глаза и наношу легкий румянец на щеки. К тому времени, как я наношу помаду на свои безжизненные губы, я уверена,
