сентября я увидела его в колледже и влюбилась. Это взаимно, правда! И никакой «распущенности». Мы не знали, кем друг другу приходимся. Он классный — добрый, справедливый, умный. Он защищает меня, понятно?!. Он вырос отличным парнем, в этом твоя немалая заслуга!
— Тогда где же деньги?.. — Андрей осекается, а я дергаюсь, словно от ушата ледяной воды за шиворот. Он в ярости. Никогда раньше не видела его таким, но уверена, что правильно считала эмоции.
Икаю от ужаса и решаю соврать:
— Это не он. Он ничего не знает! Я отдала их не ему! — Отчим не верит ни единому слову, я снова ощущаю себя беспомощным дерьмом, обузой и проблемой, и сдаюсь: — Окей. Дай мне время. До вечера. Я все объясню. Не говори маме, пусть хотя бы ее день пройдет отлично!
Андрей не перебивает — молча выслушивает мои тупые оправдания и мольбы, он холоден и зол, а меня мутит. Этот человек сделал для нас больше добра, чем мог бы сделать родной отец, но я подвела его, и вряд ли есть шансы вернуть былое доверие.
— Отступитесь от меня! — умоляю я, крепче сжимая горячий металл. — Пока не поздно, сдайте билеты. Мне не нужен второй этап реабилитации, я могу быть нормальной, ну хоть у Святослава спроси!
Бледный день меркнет, по краям картинки виньеткой сгущается тьма. Я рассыпаюсь на кусочки, бесполезными ослепшими глазами вглядываюсь в безжизненные скалы, задыхаюсь и моргаю…
— Регина, дыши! Вот так… — уговаривает меня спокойный вкрадчивый голос, я прихожу в себя от соприкосновения пальцев со стаканом холодной воды. Андрей примирительно улыбается. — Успокойся, пожалуйста. Конечно, мы обсудим все вечером. И еще… я вовсе не думаю, что надежду на лучшее у тебя чуть не отобрал мой сын.
***
Вопреки ожиданиям, Андрей остается дома — ежеминутно кому-то звонит, раздает указания, вызывает курьера, передает с ним документы и уединяется в кабинете.
Прибираюсь в гостиной, вязну в воспоминаниях о сегодняшней ночи, снова путаюсь в реальностях и трясу головой.
Отчим дал мне шанс объясниться, не стал никого бездоказательно обвинять, тишина в доме — лучшее тому подтверждение. Значит, шансы на примирение сына и отца не потеряны. Только вот как достучаться до самого Свята?
Поселившийся за шиворотом страх тут как тут, при мне, и я тяжко вздыхаю. Неужели наносное настолько важно, что способно менять и ломать жизни? Ведь оба они — хорошие красивые люди!
Я плетусь к себе, но останавливаюсь у комнаты Свята. Ни шороха, ни скрипа, словно мой красивый нежный мальчик навсегда исчез. Заношу над дверью кулак, но тут же одумываюсь и прячу ослабевшую руку за спину.
Мне не по себе, страшные предчувствия лезут из глубин души.
Серое небо.
Ветер и камни.
Камни, камни, камни…
Так просто оступиться и упасть в ущелье, когда не знаешь верного пути.
Накрываю ладонями уши и сбегаю. Закрываюсь на два поворота замка, падаю на кровать и забиваюсь в самый угол.
Оказывается, и этот дом может быть неуютным — холодным, темным, оглохшим, пустым. Мои самые близкие люди годами строили стены, и разобщенность, недосказанность, удушающее одиночество поселились в нем, отравив все живое. Даже мамины усилия не могут сделать его теплым!
Я плачу навзрыд, прячу под свитером покрытые синяками колени и дрожу — то, от чего я бежала, снова тянет когтистые лапы и вот-вот настигнет меня.
К счастью, звонит мама — она радостно взволнована, высокий голос звенит, как колокольчик.
— Регина! Привет, ребенок, как ты там? Готова?
— Я — отлично! — Прокашлявшись, вру я и утираю глаза рукавом. — А вот как без Андрея справляешься ты?
— Я сама попросила его не приезжать. Он и так во многом помог, но некоторые проблемы мы должны решать сами! Вот теперь я могу с полной уверенностью сказать: я сделала это! Никогда не думала, что смогу, но смогла!.. — Она замолкает — борется с накатившими слезами.
При всей своей никчемности, заторможенности и непохожести, я понимаю, о чем она говорит. Свят подвел меня к осознанию своего места в реальности и подстраховал, но с проблемами в колледже мне было важно справиться самой. И я дала отпор, показала Кэт, что не боюсь, стала выше, чтобы суметь выстоять. Маме тоже как воздух был необходим этот шаг.
— Тут такая красота, даже голова кружится! — вдохновенно продолжает мама. — Не верю, щипаю себя, дышу с помощью твоих упражнений. А они, скажу я тебе, стоящая вещь… Растормоши наших мужчин — пусть наводят лоск, и сама собирайся. Скоро приеду, уже вызываю такси.
Выпутываюсь из мерзко-холодного одеяла, я выскакиваю наружу, на всех парах несусь по темному коридору, влетаю в кабинет и озвучиваю Андрею мамину просьбу. Закрыв ноутбук, тот сдержанно улыбается и кивает. Его смокинг стараниями мамы давно томится в ожидании под полиэтиленовым чехлом.
Хочу ворваться и к Святу: повиснуть на его теплой шее и поцеловать, заразить атмосферой праздника, посоветовать шикарнейшую черную «тройку» и туфли, спрятанные в глубинах шкафа, но не решаюсь — возвращаюсь в свою комнату и отправляю ему коротенькое сообщение о скором начале мероприятия.
Он не отвечает.
На сердце тяжело, опухшие веки снова жгут слезы — на сей раз другие — едкие, горькие, обидные.
Я задела его разговорами об Андрее? Не впечатлила, была недостаточно хороша в постели?.. Но тогда почему он так сильно и искренне меня любил?
Медленно подхожу к пыльному зеркалу, когда-то прибитому к стене для удобства гостей, но никаких гостей тут не бывало и в помине.
— Привет! — здороваюсь я с ним, чтобы развеселить, и за моей спиной на миг загорается яркое солнце. Сбрасываю свитер, перешагиваю через него и внимательно разглядываю худое тело в отражении — не инопланетное, вполне нормальное. Две ноги, две руки, на каждой — по пять пальцев. Белые тонкие шрамы на коже — мое страшное прошлое, тату на бедрах — томительное настоящее. Прекрасное будущее тоже отметилось на нем, оставив темные пятнышки засосов на шее.
Все при мне. Все хорошо…
Подмигиваю, и тревоги вытесняет приятный мандраж.
Раскладываю гладильную доску и старательно утюжу платье из зеленого струящегося шифона и тончайших кружев ручной работы — то самое, для особых случаев, что не подвело меня в субботу.
Оно садится как влитое, холодком проходится по спине и талии, мгновенно преображает и задает настроение.
Собираю волосы в высокую прическу, а шею прикрываю шарфом из такого же кружева — во избежание пересудов. Образ завершают матовые тени, помада цвета бордо, серьги, стилизованные под серебро и изумруды, и еле уловимый шлейф цветочных духов.
«…Ты такая
