К телефону Ульяна не подходила. Не ее кухарочье дело, и вообще она боялась телефона, считая его бесовской выдумкой, поэтому на звонок ответила Вера. И хорошо, что ответила сама, потому что звонивший не стал представляться приказчиком или, к примеру, аптекарем, а сказал:
– Пригласите, пожалуйста, Веру Васильевну. Скажите, что ее спрашивает Степан Гаврилович Лужнев.
Только сейчас Вера вспомнила о пропущенной встрече. Вспомнила и разозлилась. Не на себя, на себя незачем было ей злиться, а на Лужнева. Хороший конспиратор, нечего сказать. А если бы услышал мужской голос, то тоже бы назвался своим именем? Что бы тогда Вера сказала Владимиру?
– Я вас слушаю, – холодно сказала Вера.
Могла бы сказать и с пылким восторгом, все равно телефон превращает голоса в не поймешь что.
– Вера Васильевна, я вас вчера не дождался. Буду ждать сегодня там же, в то же время. Вы придете?
– Приду, – ответила Вера, и на том разговор закончился.
Вере понравилось, что Лужнев не стал спрашивать, почему она вчера не пришла, или как-то упрекать ее за это. Впрочем, это же не знакомый звонил, а агент. У агентов, наверное, так и принято – коротко, сухо, по делу и без эмоций. Интересно, какой он, этот Лужнев, охотник за головами?
Верино воображение взяло пристава Слемзина, уменьшило его в размерах, переодело в штатский костюм, сделало усы не такими воинственными и заменило багровость лица легким румянцем. Да, наверное, настоящий охотник за головами должен быть именно таким…
Настоящий Лужнев оказался высоким, худым, немного нескладным, но в то же время довольно обаятельным. Не красивым, потому что простоватое курносое лицо с маленькими глазками и белесыми бровями красивым назвать язык не повернется, а именно обаятельным. С хорошими манерами и располагающей улыбкой. Держался он просто, без какой-либо заносчивости или менторства. У Веры сразу же возникло чувство, будто они с Лужневым давно знакомы.
Причину вчерашней неявки Вера объяснила, не вдаваясь в подробности. Просто сказала, что задержали внезапно возникшие домашние дела, которыми никак нельзя было пренебречь. Лужнев в ответ на это улыбнулся и сказал, что он все равно бы заглянул в «Шантеклер», поскольку любит это кафе и уже успел стать здесь кем-то вроде завсегдатая.
– Мой личный опыт показывает, что на третьем году своего существования любое заведение начинает терять свою прелесть. Повара меньше заботятся о том, как им удалось то или иное блюдо, официанты становятся менее услужливыми, в буфетах начинают шалить с напитками – могут коньяк водкой разбавлять или дешевые вина переливать в бутылки от дорогих. Как сказал мне владелец одного ресторана: «Клиент прикормлен, можно и дух перевести». Печально…
– Что печально? – не поняла Вера.
То, что коньяк водкой разбавляют? Эка невидаль! В Москве еще и не то творят. Протухшее мясо в селитре выдерживают, чтобы запах отбить, а затем снова пускают в продажу. Спитой чай высушивают, мешают напополам с обычным и пускают в продажу. Это называется «лампопо», то есть как будто напополам по слогам сзади наперед прочитать. Термин из карточных игр, но им принято все ополовиненное обозначать. Ну а про те же гири и говорить нечего, редко у какого купца гири правильные, без обману.
– Печально, что все меняется только к худшему, – вздохнул Лужнев.
Подобная меланхоличность больше бы подходила какой-нибудь гимназистке в канун экзаменов, а не взрослому тридцатилетнему мужчине. Но Вера легко простила Лужневу этот недостаток. Несладко человеку в сетях у Спаннокки, вот он и пребывает в меланхолии. Про себя Вера уже поняла все про Лужнева, вернее, решила, что все поняла, хотя на самом деле напридумывала, основываясь на том приятном впечатлении, которое произвел на нее Лужнев. Мягкий, застенчивый человек, по глазам видно, что добрый. Небось оступился однажды (кто не оступается?) и дал Спаннокки повод для шантажа. Или виной всему какая-нибудь несчастная любовь к коварной обольстительнице. Может же быть среди агентов Спаннокки некая роковая красавица, которую он использует в качестве приманки для порядочных мужчин. Да не «может быть», а непременно должна. Роковые красавицы – непременные участницы любой интриги.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Расположившись к Лужневу окончательно, Вера спросила у него, зачем Спаннокки понадобилась вся эта затея? Уж не решил ли он сделать из нее вторую графиню де Кастильоне[425]?
– Не думаю, что планы патрона заходят столь далеко, – ответил, улыбаясь, Лужнев. – Мне представляется, что он хочет сделать из вас «почтовый ящик», то есть разные люди будут передавать вам сведения для патрона, а вы станете передавать их ему. Так для него удобнее и безопаснее. А чтобы встречи с вами не вызывали подозрений, вы должны как можно чаще бывать в обществе, на людях. Высший свет закрыт для тех, чей род не вписан в Бархатную книгу[426], а веселый мир служителей муз открыт для всех. Актеры, поэты, художники, меценаты, ценители, любители… Кого там только не встретишь. Любовь к искусству естественна и не вызывает подозрений, поэтому на наших вечерах, чтениях, выставках и прочих раутах кто угодно может встречаться с кем угодно. Патрон умен, он старается, чтобы все выглядело как можно естественнее и непринужденнее. Тайные встречи в полночь на заброшенном кладбище годятся только для романов…
Вере весьма пришлось по душе подобное намерение Спаннокки. Во-первых, лучше собирать сведения, нежели выкрадывать ключи. Ладно, пусть не выкрадывать, а снимать слепки, в сущности, это одно и то же. А во-вторых, благодаря Вере все секреты Спаннокки станут известны русскому Генштабу. Это куда лучше, чем раз-другой заглянуть в портфель. Ну, теперь держитесь, ваше сиятельство! Вера Холодная выведет вас на чистую воду, положит конец вашим шпионским делам!
Было еще и «в-третьих». Личное. Богема – это так интересно, так замечательно, особенно для человека, мечтающего о сцене. Этот мир, в котором Вера почти не бывала (редкие посещения театрального закулисья в компании подруги Машеньки не в счет), манил и завораживал. Там могут случиться совершенно неожиданные встречи, интересные знакомства. Вдруг какой-нибудь известный режиссер обратит внимание на Веру и найдет у нее сценические задатки? То есть не найдет, а заметит, чего их искать, ведь они определенно есть. А когда Спаннокки будет разоблачен (посрамлен и изгнан из пределов империи), Верины знакомства в большинстве своем останутся при ней, и можно будет продолжать общение уже для собственного удовольствия. Что поделать, если тетя Лена и Машенька не могут ввести Веру в этот мир (одна не хочет, а другой все недосуг, все у нее быстро-скоро), то пусть это сделает симпатичный господин Лужнев. Должна же быть Вере хоть какая-то польза от общения со Спаннокки! С паршивой овцы хоть шерсти клок.
Лужнев сказал, что знает про Верины «обстоятельства» (выглядел он при этом немного смущенным) и потому предоставляет ей возможность выбирать время для встреч, но хорошо бы им встречаться не реже двух раз в неделю. Это aurea mediocritas, золотая середина, не редко и не часто. И впоследствии Вере будет надо появляться на людях с такой частотой. Желательно, чтобы один выход приходился на среду или четверг, а другой – на субботу или воскресенье. И еще желательно стать завсегдатаем в каких-либо заведениях. Много выбирать не надо, довольно двух, в которых Вера станет появляться регулярно. Чтобы люди, у которых возникла необходимость с ней встретиться, знали, где это можно сделать. Не станешь же каждому номер телефона сообщать, да и вообще телефонировать по делам подобного рода неудобно. Как для Веры, так и для того, кто телефонирует.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Я вот люблю «Шантеклер», – сказал Лужнев, оглядывая небольшой, шумный, в то же время уютный зал. – Здесь премило. А еще по воскресеньям меня можно застать у «Макса и Морица». Это возле Мясницких ворот, наискосок от кондитерского магазина товарищества Эйнем. Вы запоминайте, я не просто так говорю.
