чтобы я занял место рядом с ним.
Мои нервы на пределе, мысли заняты Лиллиан, и моему сердцу не нравится это перетягивание каната за внимание.
— В чем дело? — Ближе к делу, чтобы я мог вернуться к тому, чтобы сосредоточиться на том, как завоевать Лиллиан.
Мейер тасует какие-то бумаги.
— Похоже, у нас конфликт…
— О чем ты, блядь, думал, вырубая Трэвиса Эверфилда? — рявкает Хейс.
— И поэтому ты здесь? — Я уже знаю ответ. Эверфилд, гребаная киска.
Адвокат извиняюще улыбается и протягивает мне конверт.
— На тебя подали в суд за нападение… среди прочего.
Я бросаю конверт на стол Хейса.
— Я бы сказал, что ему нужны деньги, но он богаче Бога, так чего же он хочет, чтобы я мог отдать ему это и умыть руки от этого мудака?
— Идиот, — ворчит Хейс. — Ему не нужны деньги. Он хочет публично унизить тебя и облить грязью имя Нортов.
— Передай Эверфилду, что если он будет продолжать этот судебный процесс, то проиграет. — Я наклоняюсь вперед и встречаюсь с Мейером взглядом. — Я выдам его секреты прессе. — Сжимаю челюсть, в груди бурлит гнев. — Я расскажу о его сексуальных домогательствах к эскортницам всем, у кого есть чертовы уши, Мейер. Прежде всего, «Таймс», затем «Пост» и, конечно, полиции Нью-Йорка. Пресса будет просто в восторге, разваливая империю Эверфилда.
У Мейера хватает здравого смысла выглядеть пристыженным. Что-то подсказывает мне, что хороший адвокат уже был вовлечен в юридические неприятности, связанные с сексуальным насилием, со своей дерьмовой клиентурой.
— Ты можешь это доказать? — спрашивает Хейс.
— Не могу. — Я поворачиваюсь лицом к своему близнецу. — Но его жертвы могут.
— Жертвы? — выдыхает Хейс, а затем отшатывается в отвращении. — И ты уверен в этом?
— Ты реально не знал?
Его взгляд становится ледяным.
— Думаешь, что я добровольно буду находиться рядом с мужчиной, который поднимает руку на женщину? — Мускулы его челюсти пульсируют.
Я игнорирую Хейса и поворачиваюсь обратно к Мейеру.
— Пожалуйста, передай это сообщение своему клиенту. Полагаю, он захочет, чтобы его иск был немедленно отозван.
Старик торжественно кивает, собирает свои вещи и выходит из офиса, пробормотав:
— Я буду на связи.
Как только дверь закрывается, я поворачиваюсь к Хейсу, который выглядит злым, как черт, ожидая ответов на невысказанные вопросы.
Ему придется подождать.
Потому что у меня есть свой вопрос.
— Почему ты нанял Лиллиан?
Он хмыкает, моргает и пожимает плечами.
— Элли попросила в качестве одолжения.
— И ты делаешь все, что просит Элли? — Я наклоняю голову, размышляя об отношениях моего брата с его любимой эскортницей. Неужели это нечто большее, чем кажется?
Он откидывается на спинку кресла и поднимает подбородок.
— Почти. Элли — единственная причина, по которой я нанял Лиллиан, и единственная причина, по которой я не уволил ее раньше.
— Ты не видишь в Лиллиан никаких положительных качеств? В профессиональном плане.
Его взгляд становится острее.
— Нет.
Я скрещиваю руки на груди, чтобы не обхватить ими горло брата.
— Она другая. Мне не нравятся другие. Мне нравятся предсказуемые, надежные, заслуживающие доверия. После того, как она сорвала сделку с «Ит ох»…
— Она не срывала. — У меня болят зубы от силы сжимания челюсти.
— …я не мог с чистой совестью держать ее в штате.
— Хочешь сказать, что совершенно не знал, что Трэвис Эверфилд подверг ее сексуальному насилию?
Его щеки пылают, а лицо приобретает яростный багровый оттенок.
— Я бы убил его…
— И что Элли чувствовала некоторую ответственность за это, поэтому и попросила об услуге?
Выражение его лица смягчается — первый признак того, что он чувствует что-то еще, кроме презрения к Лиллиан. Или, возможно, впервые он чувствует презрение к самому себе.
— Я устроил этому мудаку сотрясение мозга. Он заслужил худшего. — Я тычу пальцем в конверт, который оставил Мейер. — Напомни этому избалованному маленькому уебку его место. Будь моим адвокатом и делай свою работу.
Захлопываю за собой дверь и возвращаюсь в свой офис, чувствуя вновь вспыхнувшую ярость за то, что Трэвис сделал с Лиллиан. По крайней мере, теперь я знаю, что мой брат не имеет к этому никакого отношения. Если бы он был причастен, я бы и ему надрал задницу.
Лиллиан
Когда появляюсь в жилом комплексе Хадсона, я опаздываю почти на тридцать минут. Как обычно, я потеряла счет времени и решила поехать на метро, а не на такси, чтобы сэкономить оставшиеся деньги. Я потратила весь день на поиск работы, пропустила собеседование, потому что забыла записать время, и провалила еще одно собеседование, придя не туда. Очевидно, что следование простым указаниям является обязательным условием для приема на работу.
Подавленная, обескураженная и деморализованная, я размышляю о вполне реальной возможности того, что мне нужно вернуться к приему лекарств от СДВГ14, несмотря на нежизнеспособные побочные эффекты. Я потеряю сон, аппетит, буду чувствовать себя нервной весь день, но, по крайней мере, у меня будет работа… уф. Я не могу победить.
Я пытаюсь поднять свое настроение, делаю безразличное лицо, когда вхожу в вестибюль дома Хадсона.
— Лиллиан, — говорит Хадсон, вставая с черного кресла с телефоном в руке.
Должно быть, я плохо скрываю свои чувства, потому что мужчина изучает меня так, словно ищет раны и сломанные кости.
Я ненавижу, как мое сердце реагирует на его появление, пульсируя в бешеном ритме с каждым его шагом ко мне. Ненавижу, как беспокойство в его взгляде согревает меня в таких глубоких местах, что никакое тепло не может к ним прикоснуться. И я ненавижу то, что мне хочется упасть ему на грудь, закрыть глаза и забыть, что есть мир за пределами нас двоих.
— Ты пришла, — мягко говорит он, делая шаг в мое пространство.
— Я сказала, что приду.
— Выглядишь так, будто замерзла. Ты пришла сюда пешком?
— Приехала на метро.
Он хмурится, и в его карих глазах появляется отблеск разочарования.
— Я же сказал, что Карина тебя заберет.
Комплекс спасителя.
— А я сказала, что доберусь сюда сама.
Хадсон смотрит поверх моей головы, оглядывая комнату, и сжимает челюсть, прежде чем, наконец, возвращает свой взгляд к моему.
— Готова подняться?
На мой кивок он указывает мне дорогу к лифту.
— Мисс Джиллингем, рад видеть вас снова, — говорит парень, обслуживающий лифт. На его бейджике написано: «Джулио». Я никогда этого не запомню. Для меня он — лифтер.
— Я тоже рада тебя видеть. — Я не помню, как меня представили ему в первый раз. Хадсон, должно быть, рассказал ему обо мне.
Между нами воцаряется неловкое молчание. Мне интересно, о чем он думает. Какие у него планы на сегодняшний вечер? Ожидает ли он секса?
