Какая честь для Криппса, что Адольф Гитлер боялся его даже больше Уинстона Черчилля, и как наивно со стороны Гитлера верить, что Черчилль когда-нибудь пойдет на мир с Германией после всего, что произошло, даже ради спасения империи.
К 27 июня 1942 г. Гитлер разработал поистине выдающийся план по раскрытию намерений британцев. Во время тирады, в которой он рассуждал о чересчур длительном процессе переговоров между Черчиллем и Рузвельтом, что, по его разумению, свидетельствовало о невозможности договориться, фюрер заявил: «Самый главный вопрос на сегодня – это что собирается предпринять Англия?» Он полагал, что поиском ответа на этот вопрос должно заняться Министерство иностранных дел Германии, располагавшееся на Вильгельмштрассе, и пояснял: «Лучше всего это можно было бы сделать, немного пофлиртовав с дочерью Черчилля. Но наше министерство иностранных дел, и особенно наши благовоспитанные дипломаты, считают такой способ ниже своего достоинства, и они не готовы пойти на такую приятную жертву, даже если, в случае успеха, это поможет спасти жизни бесчисленного множества немецких офицеров и солдат!»[92]
Как именно в разгар Второй мировой войны немецкие дипломаты, пускай даже самые «благовоспитанные» из них, могли просочиться мимо сотрудников Вспомогательной территориальной службы и умудриться обольстить младшую из трех дочерей Черчилля – поскольку Сара и Диана были замужем, Гитлер, по-видимому, имел в виду девятнадцатилетнюю Мэри – не объяснялось. Склонность Гитлера контролировать мельчайшие детали любой операции явно не распространялась на вопросы, связанные с любовными отношениями. Фюрер также демонстрировал трогательную убежденность холостяка в том, что отец делится с дочерью подробностями планов военных действий. Леди Сомс заверила меня, что, насколько ей известно, в отношении нее не проводилось никаких «операций-ловушек».
1 июля 1942 г. Гитлер все еще продолжал надеяться, что Черчилль будет смещен в результате внутриправительственного переворота, и этими мыслями он поделился с собравшимися в тот вечер гостями: «Черчилля и его сторонников потеря Египта должна неизбежно заставить опасаться значительного усиления оппозиции. Необходимо учитывать тот факт, что против Черчилля открыто выступает уже двадцать один член парламента». Точность имеющихся у него сведений подтвердилась на следующий же день, когда в процессе голосования в Палате общин по предложению о вынесении вотума недоверия, причиной для которого стал нанесенный Роммелем удар, отбросивший 8-ю армию назад к Эль-Аламейну, правительство Черчилля получило 475 голосов против 25. «Я не занимаюсь предсказаниями, – сказал премьер-министр, выступая в Палате общин, – кроме тех случаев, когда говорю, например, что Сингапур не будет сдан. Каким бы я был дураком и негодяем, если бы сказал, что он падет!»
В следующий раз Гитлер упомянул имя Черчилля через неделю, 9 июля, сделав справедливое замечание по поводу того, что премьер-министр совершает ошибку, «изображая противника так, как это сделал Черчилль в отношении Роммеля. Одно только имя внезапно начинает ассоциироваться с силой, равной нескольким дивизиям. Представьте, что произошло бы, если бы мы стали превозносить до небес [генерала Красной Армии] Тимошенко; в конце концов, наши солдаты начали бы считать его каким-то сверхчеловеком». Оглядываясь назад, трудно не согласиться с Гитлером в том, что мифологизация Роммеля как «Лиса пустыни» была огромной пропагандистской ошибкой союзников.
Во время визита Черчилля к Сталину в августе 1942 г. Гитлер вновь попытался проникнуть в планы противника: «Думаю, Черчилль ожидал какого-то важного события и отправился в Москву, рассчитывая вернуться с хорошими новостями. Я убежден, что они задумали нечто масштабное, иначе зачем было отправлять Средиземноморский флот в поход?» Безусловно, лидер должен пытаться понять ход мыслей противника, но Гитлер подходил к этой задаче с таким предубеждением и превратным представлением о Черчилле – что он пьяница, почти что дряхлый старик и действует «по приказу своих еврейских хозяев», – что у него не было реальной возможности для этого. «Черчилль, старая краснорожая проститутка от журналистики, – разглагольствовал он 29 августа 1942 г., – беспринципная свинья. Внимательное прочтение его мемуаров доказывает это; в них он раздевается перед публикой догола. Господи, помоги стране, которая принимает руководство такой твари!»[93]
Черчилль о Гитлере
Критические замечания Черчилля в адрес Гитлера были, как можно было ожидать от такого мастера парламентских насмешек, значительно менее непристойными и демонстрировали понимание характера Гитлера, чего не скажешь о выпадах его оппонента. Занимаясь журналистикой во времена, когда нацизм представлялся силой, способной противостоять распространению коммунизма в Германии, он несколько раз положительно отозвался о Гитлере, в 1935 г. даже заявив, что: «Те, кто встречался с герром Гитлером лицом к лицу по делам или на светских мероприятиях, видели перед собой компетентного, хладнокровного, хорошо информированного чиновника с приятными манерами, обезоруживающей улыбкой, и мало кто не испытал на себе действие его скрытого магнетизма». (Черчиллю хватило силы духа сохранить это высказывание в новой редакции «Моих великих современников» 1941 г.) В этом издании он также написал о Гитлере: «Именно он изгнал дух отчаяния из сознания немецкого народа, заменив его на такой же мрачный, но куда менее нездоровый дух мщения». Четырьмя десятками лет раньше, в романе «Саврола», Черчилль описывал отвратительного, похожего на Яго, личного секретаря Мигуэля: «Он был невысоким, смуглым и очень уродливым. На лице его бороздились морщины, вызванные пожилым возрастом и сидячим образом жизни. Бледность лица этого человека усиливалась из-за контраста с его волосами и короткими усами, которые отличались особенной чернотой с фиолетовым отливом, редко встречающейся в природе»[94].
Еще в период с начала до середины 1930-х гг. Черчилль почувствовал – раньше большинства британских политиков, что Гитлер имеет все шансы стать даже еще большей угрозой, чем коммунисты. В июне 1939 г. он спрашивал:
Собирается ли он попытаться взорвать мир или нет? Взорвать мир очень тяжело! Незаурядный человек на вершине власти способен сотворить большой взрыв, и все же цивилизованный мир может устоять. Огромные обломки и осколки от взрыва могут обрушиться ему же на голову и сокрушить его… но мир будет продолжать существовать.
Прямо перед началом войны, 20 августа 1939 г., Черчилль занимался живописью со своим наставником Полем Мейзом, и, работая за мольбертом, он снова и снова возвращался к обсуждению размера и мощи немецкой и французской армий. «Они сильны, говорю вам, они сильны, – произнес он и сжал челюсти, продемонстрировав Мейзу свою железную решимость. – И все-таки мы его одолеем»[95].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
