- Ваш телефон прослушивали, - спокойно сказал он. - Вы - Вальми.
Учитель ничуть не смутился и отступил, пропуская незваных гостей.
- Можно одеться? - спросил он.
- Да-да, конечно.
Под присмотром двух полицейских он натянул поверх пижамы рубашку и брюки. Молодой человек в штатском оставался в дверях. Старший прошелся по квартире, оглядывая кипы книг и папок.
- Да тут за сто лет не справишься, а, Люсьен? - сказал он.
- Слава богу, это не наша забота.
- Вы готовы? - обратился он к учителю.
- Да.
- Отведите его в машину.
Комиссар остался один в квартире и принялся просматривать бумаги, разложенные на столе. Это были правленые экзаменационные сочинения. Видимо, учитель брал работу на дом, чтобы не отлучаться: ведь Шакал мог позвонить в любое время суток. В 7.10 телефон зазвонил. Секунду-другую Лебель колебался, затем рука его точно бы сама протянулась и сняла трубку,
- Алло?
Послышался ровный, тусклый голос:
- lci Chacal.
Лебель лихорадочно соображал.
- Ici Valmy, - сказал он и замолк. Никакие слова не шли на ум.
- Что нового? - спросил голос.
- Ничего. Они потеряли след в Коррезе.
Лоб его покрылся испариной. Главное - чтобы Шакал еще несколько часов не трогался с места. Раздался щелчок, и телефон заглох. Лебель положил трубку и стремглав кинулся по ступенькам вниз, к машине у тротуара.
- Обратно! - сердито крикнул он водителю.
А в вестибюльчике маленькой гостиницы на оерегу Сены Шакал задумчиво глядел сквозь стекло телефонной будки. Ничего нового? Что-то сомнительно. Комиссар Лебель отнюдь не растяпа. Наверняка они отыскали таксиста в Эглетоне, наверняка выследили его до Верхнего Шалоньера. И убитую, конечно, нашли, и «рено» хватились, а потом обнаружили машину в Тюле, выспросили станционную охрану. Да они почти наверняка…
Он прошел от телефонной будки к окошечку администратора.
- Пожалуйста, счет, - сказал он. - Я спущусь через пять минут.
В 7.30 Лебель вошел в свой кабинет, и тут же позвонил главный инспектор Томас.
- Уж извините, - сказал он. - Этих датчан пока добудишься, да пока они раскачаются… Словом, вы в точку попали. 14 июля датский пастор доложил в консульство о пропаже паспорта. Подозревал, что украли из номера, но доказать не мог - и не стал жаловаться в полицию, на радость хозяину отеля. Пастор Пер Иенсен из Копенгагена. Шесть футов ростом, голубые глаза, седоватый.
- Он, это он, спасибо, инспектор, - Лебель положил трубку. - Звони в префектуру, - велел он Карону.
Четыре полицейских фургона остановились у отеля на набережной Гран Огюстен в 8.30. Номер 57-й они переворотили сверху донизу.
- Прошу прощения, господин комиссар, - обратился владелец гостиницы к невзрачному сыщику, который руководил обыском, - но, если позволите, господин Иенсен уже час как съехал.
Шакал подхватил такси и поехал на Аустерлицкий вокзал, куда прибыл накануне вечером, рассудив, что уж там-то его искать не станут. Он сдал в камеру хранения чемодан с винтовкой, шинелью и прочим облачением Андре Мартена и оставил себе другой - личину и бумаги американского студента Марти Шульберга, а также саквояж со всякой всячиной.
С чемоданом и саквояжем в руках, в темном костюме и белом пуловере, скрывавшем пасторскую манишку, он заявился в жалкую привокзальную гостиницу. Дежурный сунул ему бланк регистрации, а паспорта не спросил, так что даже и Пера Иенсена среди жильцов не оказалось.
У себя в номере Шакал тут же начал менять внешность. Он промыл растворителем седые волосы и снова сделался блондином, а затем - шатеном, под стать Марти Шульбергу. Голубые глаза он оставил, а очки в золотой оправе сменились другими - в массивной роговой, на американский манер. Черные туфли, носки, рубашку, манишку и строгий костюм он уложил в чемодан заодно с паспортом пастора Иенсена из Копенгагена. И, надев другие носки, джинсы, мокасины, безрукавку и штормовку, превратился в молодого американца, студента из города Сиракузы, штат Нью-Йорк.
Около десяти утра преобразившийся Шакал положил в один нагрудный карман американский паспорт, а в другой - пачку французских франков. Чемодан с облачением пастора Иенсена он запер в платяном шкафу, а ключ от шкафа спустил в унитаз. Удалился он пожарной лестницей - только его здесь и видели. Через несколько минут он сдавал саквояж в камеру хранения на Аустерлицком вокзале, и вторую квитанцию положил к первой, в задний карман джинсов. Затем переехал в такси на левый берег, вышел на углу бульвара Сен-Мишель и улицы Юшетт - и затерялся в бурливой толпе студенческой молодежи, заполняющей Латинский квартал.
За дешевым обедом в прокуренном подвальчике Шакал размышлял, где бы ему переночевать. Он ничуть не сомневался, что пастора Пера Иенсена Лебель уже ищет, а Марти Шульберга начнет искать через сутки, не больше.
- Чтоб он сдох, этот Лебель, - злобно подумал он и, широко улыбнувшись официантке, сказал:
- Спасибо, деточка.
Лебель позвонил Томасу в десять часов: тот глухо застонал и вежливо ответил, что сделает все, что сможет. Положив трубку, Томас вызвал старшего инспектора, который занимался делом Шакала всю прошлую неделю.
- Садитесь, садитесь, - сказал он. - Лягушатники не отстают, они его опять упустили. Теперь он у них болтается в Париже и снова, понимаете, сменил физиономию. А наше дело телячье: обзвонить все лондонские консульства, узнать, у кого пропали или украдены паспорта с первого июля. Негры и азиаты не в счет, из прочих считаются только мужчины выше пяти футов восьми дюймов ростом. Приступайте немедля.
Дневное совещание в министерстве перенесли на 14.00. Лебель докладывал, как всегда, негромко и монотонно, и на него были устремлены холодные, невидящие взгляды.
- Черт побери! - воскликнул министр, прерывая доклад на полуслове. - Ну и везет же этому мерзавцу!
- Нет, господин министр, то есть ему, конечно, везет, а иной раз не очень, но не только в этом дело. Он, понимаете, отлично осведомлен о каждом нашем шаге, знает, что мы предпринимаем. Поэтому он и навострил лыжи из Гапа. Поэтому же убил баронессу де ля Шалоньер и едва-едва успел выскользнуть из силка. Дело в том, что я каждый вечер докладывал вам о своих делах и планах. Мы его три раза ну чуть не настигли. Нынче-то его всполошил арест Вальми, да я вот не сумел ему толком ответить по телефону. Это, конечно, только все-таки в первом и во втором случаях он именно что рано поутру узнал о грозящей опасности.
Вокруг стола презрительно безмолвствовали.
- Если я не ошибаюсь, комиссар, вы уже однажды высказывали подобное предположение, - сухо сказал министр. - Надеюсь, на этот раз оно не голословно?
В ответ Лебель поставил на стол магнитофончик, нажал клавишу - и в тишине конференц-зала зловеще проскрежетал перехваченный разговор. Все замерли в жутком недоумении, не сводя глаз с умолкнувшего аппарата; лишь полковник Сен-Клер, посерев, дрожащими руками засовывал свои бумаги в папку.
- Чей это был голос? - спросил наконец министр. Лебель промолчал. Сен-Клер медленно поднялся, и все оглянулись на него.
- К сожалению, должен сообщить вам… господин министр, что этот голос… это моя близкая знакомая. В настоящее время она живет у меня. Прошу прощения.
Он поспешно вышел и отправился в Елисейский дворец - подавать заявление об отставке. Никто не поднимал глаз.
- Ну что ж, комиссар, - как нельзя более спокойно произнес министр, - продолжайте, прошу вас.
Лебель доложил о запросе в Лондон относительно утраченных за последние пятьдесят дней паспортов.
- Надеюсь, - заключил он, - что к вечеру у меня останется одна или две фамилии с паспортными описаниями, подходящими для Шакала. И я тут же запрошу в соответствующих странах их фотографии: уж наверно, Шакал будет теперь больше похож на своего нового двойника, чем на Калтропа, Дуггана или Иенсена. Даст бог, завтра к полудню и фотографии будут.
- Я же со своей стороны, - сказал министр, - хочу проинформировать вас об имевшей место беседе с президентом де Голлем. Он наотрез отказался менять что бы то ни было в своем расписании из-за какого-то убийцы. Собственно, этого и следовало ожидать. Но все же одной уступки я от него добился: ситуацию разрешено приоткрыть. Ведь теперь Шакал, кроме всего прочего, - обыкновенный преступник. Он был застигнут за кражей драгоценностей, убил баронессу де ля Шалоньер, сбежал и, по-видимому, скрывается в Париже. Версия ясна, господа?
Сегодня же она попадет в вечерние выпуски газет. Как только вам, комиссар, станут известны его точные приметы и теперешняя фамилия - пусть даже две-три фамилии, - вы их сообщите прессе. Таким образом, утренние газеты снова поднесут публике всю эту историю. А если завтра утром вы действительно получите фотографию того разини-иностранца, у которого украли паспорт, то ее поместят в вечерних газетах - завтра - и покажут по телевидению, так что убийство с погоней опять-таки освежится в памяти.
