Старик был хутухта Яхантси, глава Монгольского Совета министров, широко известный не только в Монголии, но и за ее пределами. Сидящие за столом ханы и родовитые князья Халхи были министрами. Яхантси-хутухта пригласил барона Унгерна сесть рядом с ним, мне же принесли стул европейского образца. Барон Унгерн объявил Совету министров через переводчика, что через несколько дней покинет пределы Монголии и призвал их защищать свободу, принесенную его войсками землям, населенным потомками Чингисхана, чья вечно живая душа взывает к монголам, требуя, чтобы они вновь обрели могущество и объединили завоеванные им азиатские племена в великое Средне-азиатское государство. Генерал поднялся, остальные последовали его примеру. Барон попрощался с каждым в отдельности, хотя и довольно сдержанно. Он низко поклонился лишь Яхантси-ламе, а хутухта, возложив руки на голову барона, благословил его. Из зала заседаний Совета мы сразу же направились в дом Живого Будды, выстроенный в русском стиле.
У дома толклись ламы в красных и желтых балахонах, слуги, советники, чиновники, предсказатели, доктора и приближенные. Длинная красная веревка тянулась из парадных дверей, другой ее конец был переброшен через забор, недалеко от ворот. Толпы паломников ползли на коленях к веревке и, коснувшись ее, вручали монаху шелковый хадак или немного серебра. Дотронуться до веревки, конец которой находится в руках богдохана, означает вступить в прямую связь с Живым Богом. Считается, что по этой веревке, сплетенной из конского волоса и верблюжьей шерсти, на верующего нисходит благодать. Всякий монгол, прикоснувшийся к мистической веревке, носит на шее красную ленту - знак паломничества к святыне.
Я много слышал о богдохане еще до личного знакомства. Мне рассказывали о его пристрастии к спиртному, в результате чего он ослеп, о привычке окружать себя западным комфортом, о жене, участвующей в его пьянках и принимающей за него многочисленных паломников.
Комната, которую богдохан использовал как свой кабинет, была обставлена с подчеркнутой простотой; двое лам днем и ночью сторожили здесь сундук, где хранились государственные печати. На низком лакированном столике лежали письменные принадлежности богдохана, а также обтянутый желтым шелком ларец с печатями, врученными ему китайским правительством и далай-ламой. Тут же стояли мягкое кресло и бронзовая жаровня с выводной железной трубой; на стенах - изображения свастики, а также разные изречения на тибетском и монгольском языках; за креслом - небольшой алтарь с позолоченной статуей Будды, перед которой горели две свечи; на- полу -плотный желтый ковер.
Когда мы вошли, в комнате трудились только два секретаря, сам Живой Будда находился в собственной молельне, примыкавшей к кабинету; кроме богдохана туда разрешалось входить только канпо-гэлуну, чьей обязанностью было помогать Живому Будде во время свершения этих. одиноких богослужений. Один из секретарей сообщил нам, что богдохан был сегодня утром необычайно взволнован. В полдень он затворился в своей молельне. Долгое время слышался только его голос - богдохан исступленно молился; но вот кто-то другой ответил ему. С тех пор, объяснили нам ламы, шла беседа между Буддой земным и Буддой небесным.
- Подождем немного, - предложил барон. - Может быть, он скоро появится.
Во время ожидания генерал рассказал мне любопытнейшие вещи о Яхантси-ламе. По его словам, в спокойном состоянии Яхантси - обычный человек, но стоит ему разволноваться или глубоко задуматься, над его головой вырастает нимб.
Спустя полчаса секретари, прислушиваясь к звукам, доносящимся из молельни, стали проявлять признаки нарастающей тревоги. Потом они рухнули ниц. Дверь медленно раскрылась, и на пороге появился первый человек Монголии, Живой Будда, Его Преосвященство Богдо Джебтсунг Дамба хутухта, хан Внешней Монголии - тучный пожилой человек с бритым одутловатым лицом, чем-то напоминающий римских кардиналов. На нем был монгольский халат из желтого шелка с черным поясом; в широко раскрытых глазах слепого запечатлелись страх и изумление. Тяжело опустившись в кресло, он прошептал: -Пишите!
Один из секретарей мгновенно схватил бумагу и китайскую ручку и начал записывать за богдоханом его видение, которое тот облекал в сложные и запутанные фразы. Закончил диктовку он так:
- Вот что я, богдо-хутухта- хан, видел, беседуя с величайшим и мудрейшим Буддой в окружении добрых и злых духов. Мудрые ламы, хутухты, канпо, марамбы и святые гэгэны, растолкуйте нам это видение.
Произнеся последнюю фразу, он вытер со лба пот и спросил, кто дожидается его.
- Князь Чан Чун, барон Унгерн с незнакомцем, -ответил секретарь, не поднимаясь с колен.
Генерал представил меня богдохану; тот в ответ приветливо кивнул головой. Между ними завязался тихий разговор. Сквозь распахнутую дверь виднелась часть молельни: большой стол, заваленный книгами -некоторые были раскрыты, книги валялись и на полу; жаровня с раскаленными углями; корзина с лопатками и внутренностями барана для гадания. Довольно скоро барон встал и склонился перед богдоханом в низком поклоне. Тибетец возложил руки ему на голову и зашептал слова молитвы. Затем снял с себя образок и повесил его барону на шею. - Ты не умрешь, а перейдешь в высшую форму бытия. Помни об этом воплощенный Бог войны, хан благодарной Монголии.
Итак, "кровавый генерал" получил от Живого Будды последнее благословение перед смертью.
За последующие два дня мне удалось вместе с другом богдохана, бурятским князем Джам Болоном трижды посетить Живого Будду. Об этих визитах я расскажу в четвертой части книги.
Барон Унгерн, как и обещал, подготовил все для нашего путешествия к тихоокеанскому побережью. Нам предстояло добираться на верблюдах до Северной Маньчжурии - так было легче избежать столкновения с китайскими властями, не определившими свое отношение к Польше и полякам. Я загодя, еще из Улясутая, направил депешу во французскую дипломатическую миссию Пекина, а кроме того держал при себе благодарственное письмо от китайской торговой палаты, где говорилось о моих усилиях по спасению Улясутая от погрома. Я намеревался выйти к ближайшей станции Восточно-китайской железной дороги и оттуда поездом ехать в Пекин. К нашему отряду присоединились датский торговец Е.В.Олафсен и направлявшийся в Китай просвященный лама-торгут.
Никогда не забыть мне ночи с девятнадцатого на двадцатое мая! После обеда барон Унгерн предложил мне перейти в юрту Джам-Болона, с которым я свел знакомство в первый же день своего пребывания в Урге. Юрта князя стояла на деревянном помосте вместе с другими юртами, разместившимися бок о бок с русским поселением. Нас встретили и провели к князю два офицера-бурята. Джам Болон был человеком среднего возраста, худощавым и высоким, с удлиненным лицом. До войны он пас овец, затем воевал под командованием барона Унгерна на германском фронте и сражался с большевиками. Его, Великого князя Бурятии, потомка бурятских владык, свергли с престола российские власти после попытки провозгласить независимость родины. Слуги внесли блюда с орехами, изюмом, финиками, сыром и подали горячий чай.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
