Во влажном утреннем воздухе ленивая сумятица разговоров главенствовала над всем. Голоса звучали негромко, но очень четко, словно вплетаясь в канву испорченного радио-эфира.
– Ах, Паливаныч, да что же вы такое говорите! – причитал женский голос, облаченный в шубу и тюрбан.
– А мы завсегда так, старая гвардия, – отвечал мужской.
– А где же Пеца? Почему нет Пецы? Он же обещал! – молодой беспроблемный дискант.
– Да ты что, не знаешь его вечные задвиги?
– Да, так вот, сидим мы, ждем, а его все нет, и Пеца говорит, ну, блин, чего ж его все нет…
– А мы тебя ждали, а ты не пришел, помнишь…
Они говорили еще что-то, кажется, рассказывали какой-то анекдот, довольно скабрезный, потому что сначала один из них что-то бормотал, а потом, давясь смехом, визгливо выкрикнул: «Сверху! Сверху, нет, ты понял?!» – и раздалось ржание.
– Такой весь из себя…
– А она еще с ним встречается?
– Нет, послала давно, и правильно, я всегда говорила…
– А с кем она встречается?
– С каким-то чучмеком.
– …недостойно тебя, – вырвался из общей каши энергичный женский голос лет сорока пяти, ухоженный и совершенно безапелляционный. Голос обращался к высокому широкоплечему парню с длинными волосами, одетому в джинсовую куртку. Она встретилась с ним взглядом, посмотрела на его руки и вздрогнула.
– Ты связался со всяким отребьем, и все твои друзья отвернулись от тебя из-за этого…
Она больше не видела его лица, только руки, очень знакомые, дающие страх и надежду.
– …шляешься туда-сюда, а надо просто…
Что-то зашевелилось в глубине ее памяти, руки, руки, темный коридор, кислый запах, паутина, много паутины. Руки, руки, большие крепкие ладони, все в порезах и царапинах. Грязные, с обломанными ногтями, в ожогах…
– …и делом заниматься, делом, а не херней!
Он спрятал руки в карманы, опустил глаза и отвернулся. Только мотнул головой, словно назойливую муху отогнал. Потом посмотрел вверх. Она потянулась за ним взглядом и увидела то, что видел он: жемчужно-серое осеннее небо, легкое и высокое, и солнце, которое было за облаками, золотистое пятно на сером шелке, и узор из голых темных веток, словно кружево, брошенное в это небо, и лохматые птичьи гнезда, и самих птиц, черных и большекрылых. Она знала, что скоро пойдет дождь, и птицы нахохлятся в гнездах, недовольно встопорщив черные перья…
Когда на серые булыжники мостовой упали первые капли, она была уже далеко.
Январь 2000 – июнь 2004.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
