древнеэльфийском. Без перевода.
— «О, трепещи, как трепещет хвост дохлого гоблина на ветру!» — декламировала она, заламывая руки и глядя в потолок с выражением вселенской тоски.
Я трепетала. Но не от страха, а потому что у меня началась аллергия на духи Психеи.
— Лавли, ты хоть что-нибудь чувствуешь? — спросила Пенни, в очередной раз тыкая меня чем-то острым.
На этот раз — вилкой. Серебряной. С монограммой. Видимо, из сервиза для особо торжественных допросов.
Я посмотрела на неё с искренним интересом.
— Голод, — честно ответила я. — Ты не представляешь, как хочется картошечки, да с укропом, а если селёдочки положить.
Вспышка жадно облизнулась.
Не то чтобы я не испытывала боль, естественно, испытывала. Но незнакомое зелье от Андреи... тьфу ты, Психеи обрело новые побочные свойства. Все притупилось. И эмоции, и ощущения, и моя реакция.
Потому что варить зелья — это наука. Понаберут по объявлению. Лучше бы отправили меня к зубному. Со стоматологами у меня разговор короткий: если бы я знала государственные тайны, я бы их рассказала.
— Что это за слова? — подозрительно спросила Психея. — Тайный язык ведьм?
Бедная, картошку с селедкой не пробовала.
— Очень древний, — подтвердила я. — Переводится как «принц в неведомо где».
По существу хотелось ответить красочней, но я была уверенна, что эта дамочка не знакома с иномирским матерным фольклором.
— Она издевается! — взвизгнула Пенни.
— Да ты что, — я изобразила невинную улыбку, — я вообще очень покладистая. Пока все идет, как мне удобно, я покладуюсь.
Психея вздохнула и сделала знак. Из тени вынырнул здоровенный мужик с лицом, как у тролля, которому на ногу наступил другой тролль. Он держал в руках плётку, цепи и почему-то — утюг.
— Это Борг. Он не говорит. Он творит. Между прочим, ты подсказала.
Аааа, я догадалась, что передо мной стоит еще один голем. У распорядительницы-то нет нужды в ингредиентах. Правда, если мое чудище превратилось в прекрасного лебедя с лицом Алиеры, то этот напоминал ту самую кучу, из которой он создавался.
— О, — я усмехнулась, — у тебя, Психея, отличное чувство юмора, и чисто визуально, удар Боргу ты поставила хорошо.
— Было у кого поучиться.
— А утюг зачем? — не удержалась я. — Для глажки меня?
— Нет, его рубашки. Он педант, — с сарказмом фыркнула Психея.
Борг глянул на меня с выражением «ну, начнём». Я пожала плечами.
— Только не в живот. Там пирожок.
Пытки продолжились. Меня щекотали перьями. Меня поили зельем правды (я рассказала, что в детстве съела жука и мне понравилось). Меня подвешивали вниз головой. Вспышка, моя летучая мышь, сидела поблизости и комментировала происходящее с видом эксперта.
— Ты бы хоть сделай вид, что тебе больно, — прошипела она. — А то они начнут думать, что ты железная.
— Да я стараюсь, — в тон фамильяру сипела я, дергаясь от горячей поверхности. — У меня после их новаторского зелья реакция какая-то не такая.
— У тебя вообще всё не такое, как у всех.
Когда Борг начал водить по моей спине ледяным кубиком, я не выдержала и рассмеялась.
— Щекотно! Ха-ха! Стоп, щекотно же!
— Она смеётся! — завопила Пенни. — Это ненормально!
— Это защита психики, — важно сказала Психея.
— Или полное отсутствие таковой, — выдала авторитетное мнение фамильяр.
— А может, ты просто не умеешь пытать, — подала голос я. — Вот если бы ты продолжила рассуждать в своем властном ключе, как прижучишь Его Величество, тут я, конечно, — я часто-часто закивала, — сдамся.
Мнимая распорядительница отбора сжала кулаки. Потом отодвинулась и ударила меня наотмашь ладонью.
— Где принц?
— Понятия не имею, — языком проверяла, не растеряла ли я все зубы.
— Где Леди Катрина?
— С ним. Там же.
— Где это — «там же»?
— Где-то между «ой, как романтично» и «почему король нас не одобряет».
Психея взвыла. Пенни швырнула в меня свой платок, что говорило о том, какими мозгами способна похвастаться девушка.
Заметно утомленный Борг пошёл гладить свою рубашку. Должен же где-то пригодиться его утюг.
— Всё, — сказала Психея. — В яму её! Через несколько часов заново допросим. Сдается мне, Лавли будет гораздо сговорчивее.
Меня поволокли по коридору. Я шла с достоинством, насколько это возможно, когда у тебя связаны руки, да и ты сама сильно изранена, а за спиной летает белая летучая мышь с избыточным весом, комментируя всё происходящее в стиле «а вот в моё время ведьм уважали».
— Ты хоть понимаешь, что мы в ловушке? — шептала Вспышка.
— Конечно, — машинально отзывалась я.
— Что нас могут убить?
— Могут.
— И что ты при этом чувствуешь?
— Лёгкий голод и желание поспать.
— Безнадёжная ты.
— Зато не унываю, — я пожала плечами.
Дверь в яму скрипнула, как совесть у чиновника. Меня толкнули внутрь. Я полетела вниз, как мешок с морковкой, только без картошки. Приземлилась на что-то мягкое. И это «что-то» застонало.
— Ай! Ты мне на печень села!
Я моментально признала чужой, девичий голос.
— Лалисса?!
А этим двум злоумышленницам было на что давить. Я не хотела, чтобы моей подруге причинили боль.
— Как тебе обстановка? — улыбалась женщина.
Казалось, что ее не смущает, что нас погрузили в земляную яму, откуда торчали корни, что один приказ — нас лишат жизни, а она, вообще, здесь присутствует, потому что леди Жуи вдруг померещилось, что через Лалиссу ведьма сможет повлиять на меня. И не зря померещилось, я испугалась.
— Лалисса, прости, — бросила к верной наперснице. — Я не ожидала, что эти дамочки столь подлые.
— Не утруждайся, — фыркнула владелица игорного дома. — Меня им не напугать.
В нашу беседу вклинилась мышка.
— А где Мрак? — в панике вопрошала она.
— Ты будешь очень добра, если не станешь вспоминать о моем фамильяре, — прикрыла ей рот красивая женщина. — Нас могут и подслушивать.
О, я испытала некоторое облегчение. На кота Лалиссы можно положиться, а ведьма не особенно афишировала его наличие. Сдается мне, в нашей паре из красивой и умной подруги, я нифига не умная.
— Лалисса, тебя же могли убить, — я обняла подругу.
— Тебе ли не знать, что за одной жизнью следует новая, часто более интересная, чем старая, — смеялась
